— Будемъ жить и веселиться! крикнула она вдругъ, повертывая лошадь къ кавалькадѣ.
Они обогнули прудъ и, остановились у довольно широкой. канавы. Юленька проворно обскакала ее и стала вызывать графа обогнать ее до рощи, рисуясь и шаля, какъ дитя. Голубая амазонка такъ и волновалась въ кокетливыхъ движеніяхъ, раскраснѣвшееся лицо дышало веселымъ лукавствомъ, расширенныя ноздри и плутовскіе глазки такъ и поддразнивали….
— Усидите ли вы? говорилъ графъ, не спуская съ нея глазъ.
— Ловите жь! крикнула она, и, ударивъ лошадь хлыстомъ, съ хохотомъ понеслась по полю….
Графъ нагнулся, далъ шпоры, и перескочивъ канаву, пустился въ карьеръ за ней.
Инна хотѣла послѣдовать его примѣру, но, обернувшись, увидала Русанова, объѣзжавшаго канаву съ опущенною головой!..
— Что это вы такою пѣночкой? сказала она, подъѣхавъ къ нему.
— Я думалъ объ васъ, встрепенулся онъ.
— Можно узнать эту думу?
— Я боюсь, что вы попадете подъ вліяніе Бронскаго.
— А что? Развѣ онъ брыкается?
— Вы не знаете что это за человѣкъ….
— Нѣтъ это вы не знаете! Развѣ не правду говорилъ онъ вчера? поправилась она.
— Правду!
Она поглядѣла на Русанова сбоку.
— Вы, стало-быть, сознаетесь? Все на что онъ нападалъ дурно?
— Стало-быть.
Она подняла брови.
— Да вѣдь это все одни слова, заговорилъ было Русанов…
— А чего жь вамъ еще? Неужели вы не видите, что пока возможны только слова, слова и слова! можно впрочемъ еще ждать….
— Чего-же?
— Пришествія того времени, когда первые будутъ послѣдними….
— Вы этому вѣрите?
— О, какой вы глупый! Не пеняйте, сами напросились на дружбу!
— А онъ, я вамъ доложу, бѣдовый! Онъ ужь не одну молодую голову вскружилъ, онъ на это мастеръ…..
— Да вѣдь тутъ есть цѣль!
— Какая жь цѣль? — Русановъ сорвалъ кленовый листъ, положилъ на ладонь и хлопнулъ. — Вотъ какъ дѣти забавляются: хлопнулъ одинъ, давай другой, это его тѣшитъ….
— И вы съ нимъ росли, учились, были пріятелями…. Какъ вы его славно поняли!
— Мы никогда не были задушевными пріятелями: развѣ вы не знаете, что поляки даже и въ университетѣ отдѣльнымъ кружкомъ. Онъ, правда, былъ общительнѣй, любилъ ходить ко мнѣ поспорить… Есть вещи, до которыхъ если дойдетъ, мы съ нимъ хоть на ножи… Что жь онъ по вашему?
— Баричъ, мечтатель! Признаться, я за то и люблю его, что онъ не такъ страшенъ, какъ самъ себя размалевываетъ. Поглядите-ка его въ обществѣ: тамъ онъ и властямъ угождаетъ, и на всѣ руки…
— Онъ другое дѣло!
— Это какъ же?
— Ишь какой любопытный. Ау! крикнула она на опушкѣ.
Изъ рощи не откликались.
— Я его прозвалъ изжогой…
— Что-о-о?
— Изжога послѣ тридцатилѣтняго поста.
— Говорите проще, я терпѣть не могу метафоръ.
— Ну вотъ какъ изъ темной комнаты выйдешь на свѣтъ, долго еще щуришься; такъ и эти господа воображаютъ, что фронда ихъ современна…
— Хорошо, да вѣдь до сихъ поръ и вы только отрицаете. Какой же вашъ-то идеалъ? Обрисуйте…
— Что за идеалъ? Хорошее встрѣчается и въ дѣйствительности.
— Кто жь это? спросила она насмѣшливо, ожидая, что онъ или скажетъ ей комплиментъ, или замнется и тонко намекнетъ на себя. Въ послѣднемъ случаѣ она рѣшилась взбѣсить его.
— Вотъ напримѣръ Доминовъ, сказалъ Владиміръ Ивановичъ.
— Доминовъ? Я и не подозрѣвала.
— Да, заговорилъ Русановъ съ увлеченіемъ:- вотъ умный-то человѣкъ. Свѣтлый взглядъ, знанье дѣла…
Инна слушала съ улыбкой.
— А его юморъ? Я помню, недавно мы съ нимъ бродили въ городскомъ саду; онъ остановился у штамба георгинъ, наблюдая тлю… Вы никогда не видали? Это прелюбопытно! Кучка этой мелюзги облѣпитъ стебель и сосетъ соки, и два три муравья суетятся и хлопочутъ около нихъ. Я, профанъ въ зоологіи, думалъ, что они ѣдятъ тлю. Доминовъ обратилъ мое вниманіе на ихъ занятія и разъяснилъ фактъ. Муравей подбѣжитъ къ букашкѣ, и пощекочетъ ее щупальцами; она поднимется на переднія ножки, выпуститъ каплю переработаннаго, прозрачнаго, сахарнаго сока, а муравей проворно овладѣетъ ей. Какъ бы славно было, говоритъ Петръ Николаевичъ, кабы и мы такими же лишними соками питались!
— А мнѣ вотъ и не нравится въ немъ именно то, что онъ самымъ разнохарактернымъ людямъ умѣетъ понравиться. Не вѣрю я въ хамелеоновъ этихъ! Представьте, графъ поетъ ему почти такой же панегирикъ! Мы впрочемъ незамѣтно удалились отъ начала разговора: вы меня сегодня просто поразили, и потому объявляю вамъ, сэръ, разъ навсегда, что никогда ни подъ чьимъ вліяніемъ состоять не намѣрена…