"Конечно, писалъ майоръ, кандидату университета открыты всѣ пути въ мірѣ и блескъ столицъ; но инаша сторонка не клиномъ сошлась. Найдутся добрые люди, помогутъ просвѣщенному человѣку устроить свою судьбу. Нашъ хуторокъ будетъ со временемъ твоею собственностью, и самъ я не прочь имѣть въ тебѣ утѣшеніе на старости лѣтъ."
Во всякомъ случаѣ, старикъ звалъ племянника погостить лѣто въ деревнѣ и отдохнуть отъ многотрудныхъ ученыхъ занятій. Онъ запечаталъ письмо старинною печатью съ изображеніемъ глаза въ трехугольникѣ и надписью вокругъ: "сія есть моя надежда", самъ отвезъ его на почту и стадъ поджидать гостя.
Владиміръ Ивановичъ три недѣли уже проживалъ на хуторѣ. Сперва онъ подтрунивалъ надъ выбѣленными стѣнами, къ которымъ нельзя было прислониться, надъ дубовыми съ потрескавшеюся кожей креслами, что обѣими руками не поднимешь, надъ обѣденнымъ столомъ, который составлялся изъ двухъ ломберныхъ съ ложбинками для марокъ. Когда они покрывались скатертью, и непосвященный ставилъ стаканъ на ложбинку, тотъ немедленно опрокидывался и обдавалъ профана содержимымъ. Существовало преданіе, что нѣкогда кирасирскій офицеръ вызывалъ майора на поединокъ, обливъ такимъ образомъ свои лосинные рейтузы краснымъ виномъ; чѣмъ кончилось сіе достопамятное происшествіе, слухи не доходятъ.
Мало по малу Владиміръ Ивановичъ приглядѣлся къ домашнему обиходу, потомъ полюбилъ его.
Подъѣхавъ къ дому, онъ киулъ вожжи Іоськѣ, и постучался въ свѣтившееся окно. Іоська принялъ бразды со всею неповоротливостью Малоросса за сорокъ лѣтъ, и ведя лошадь въ конюшню зафилософствовалъ на свой ладъ.
— Ще сего не було… о півночи до дому не іидуть… Хиба в васъ нема що повечерять, — и, пнувъ не распряженную лошадь въ стойло, завалился на боковую.
II. Туземцы
— Ну, дяденька, я рѣшительно остаюсь, говорилъ Русановъ на другой день, кончая съ майоромъ утренній чай.
— Вотъ спасибо, дружочекъ! — И майоръ обнялъ племянника, широко распахнувъ полы бухарскаго халата съ разводами.
— Да, дяденька, и знаете что? очень не дурно бы попасть въ мировые посредники.
Дядя прочилъ племянника во что-то до того высокое, что и самому себѣ не могъ отдать отчета, во что именно, а потому такъ и обрадовался.
— Какъ, ты дѣлаешь намъ честь быть нашимъ посредникомъ? Ну, молодецъ, Володя! Позволь же выразить тебѣ….
И бухарскій халатъ опять соткровенничалъ.
— Да захочетъ ли дворянство?
— Сосѣди-то? Помилуй, да они за счастіе почтутъ!…
— Въ такомъ случаѣ надо съѣздить къ нимъ съ визитомъ…
— Что жь! Вотъ послѣ чаю и поѣзжай! Вели заложитъ пѣгашку въ дрожки, да и съ Богомъ…
— Вы мнѣ скажите, кто тутъ повліятельнѣй!…
— Какихъ тебѣ вліятельныхъ? Такъ кругомъ хутора по ранжиру и валяй. Тутъ всѣ вліятельные…
— Ну, видно я въ самомъ дѣлѣ попалъ въ Эльдорадо, сказалъ Русановъ, улыбаясь.
— А ты, Володичка, поменьше мудреныхъ словъ то говори; у насъ этого не долюбливаютъ….
И майоръ самъ пошелъ наставлять Іоську. Сей деревенскій философъ занималъ почетную должность возницы и глубоко пропитанъ былъ чувствомъ собственнаго достоинства. "Не моі дѣло", важно обрѣзывалъ онъ бабу, когда та просила его принести воды или о чемъ подобномъ: "моі дѣло съ паномъ іиздить, а не зъ жінками возиться." На кликъ барина онъ явился въ утреннемъ неглиже съ нечесаною бородой.
— Іоська, дрожки вычищены?
— Эге, чого жъ ихъ чистить? Щобъ упьять у грязь лѣзти? Се такъ!
— Ну, и шлея не починена?
— Та коли жь и було чинить? Ще тілько недѣля минула, якъ вона порвалась…
— О, чортъ тебя дери! Запрягай, какъ есть.
— И я жь кажу, запрягти, якъ воно е.
И довольный, что оставилъ за собой послѣднее слово, Іоська проворно заложилъ пѣгашку. Владиміръ принарядился въ приличный торжественному выѣзду костюмъ и явился передъ дядей въ полномъ блескѣ столичной пары.