Присела на выдавшуюся шпалу, чтобы лучше обдумать и, сама не зная о чем, прослезилась:
— Человека жаль…
В поповском доме уже потушен огонь, но еще не спят. В сенях стоит Марфа Кирилловна, безрукий поп, Тоня, родственница с дочерями. Жалеют Клавдию Петровну и те две комнаты, что отобрала Вера под читальню. Весь день с переноской вещей маялись. Сейчас отдых.
— Подумать, такое знатное происхождение!
— До разбойника опустилась.
— Не говори, она, как есть, была из самого общества.
— Во-время Еремеев удрал. А мы еще, помните, думали…
— Своих-то как подвел, — говорит старшая из девиц, — теперь концы в воду и сейчас кутит где…
Тоне при этих словах вспоминается шалаш. Но она молчит — раз те молчат, значит, нужно.
Скоро разошлись. Когда стихло, через окно к Тоне влезает Василий. Почесав затылок, говорит:
— Что тот балакал у вагона, из головы нейдет. Такой бы не выдал. Известно, из нашего брата, босячьего. Правильной жизни человек и своя сметка. А то, как подумаю, ровно в столб головой упрешься. А с ним, и своя думка и ясно, что в твой полдень…
— Вася, милый мой, — шепчет Тоня.
— Ага, любишь? — спросил и рассмеялся, — это ладно. Ты гладкая. Погоди, осенью свадьбу сыграем. Надо, и дед сказал: время хозяйку взять. Нельзя бобылем быть. Одно непорядок, больно против тебя я мордастый. Да уж ладно, завтра в исполком пойду, повинюсь за прошлое…
Затем уснул на ее жесткой узкой кровати.
Тоня стоит у изголовья. Думается об умерших, убитых, — думается о генеральше, сотоварищах Еремеева. Знала, что и тех скоро не будет… Неожиданно почувствовала, что в ней самой растет большое, новое, неведомое. Взяв грубую руку, она целует закорузлые пальцы, благодаря за того ребенка, которого, — поняла, — родит весною от степи. Для нее марево кончилось.
Чудное чувство испытывает Тоня: хорошо, а плачется…
Слезы падают прямо на ворот Васильевой рубахи. Смотря на еле видневшееся в темноте лицо, прислушиваясь к ровному дыханию, Тоня тихо, тихо от самого сердца шепчет:
— Мордастый ты мой, мордастенький…
Под потолком вьются мухи. Судить по жужжанью — их тьма. Выделяется одна — со стуком бьющаяся в стекла. Через окно дышит жаром раскаленная степь. Да еще изредка вспыхивает зарница. Воздух полн запаха конского навоза и уже готовой к покосу травы.
Неподалеку от ворот слышен женский голос, кого-то уговаривающий. Ответов не разобрать. Тоне голос кажется знакомым. Прислушалась, так и есть: Глашин. Верно, сестра своего Федьку с посиделки домой ведет. Теперь ей что — мельника в город с Клавдией Петровной увезли. Ну, и гуляй…
А так, почитай, в поселке собаки и те спят…