— Мало. Сплю больше, жарко уж очень… да и не с кем. На днях приехал Еремеев, строгости ввел. Раньше не было. Но знаю, нужные ли?
— Раз ввел, значит, необходимо. Ему виднее. Где остановился?
— Здесь какая-то генеральша живет. У нее…
Разговаривая, дошли до заборчика, отделявшего сад от двора. На веревках по двору развешены одеяла и перины. Батрачка с чувством выбивает из них пыль. Вера спросила?
— Встают у вас рано?
Тоня вздохнула:
— Очень, чуть не с петухами.
— Работница тоже?
— Ну, конечно.
— И до настоящего времени работает! Тоня, чего ты смотришь? Я сейчас объяснюсь с твоей теткой.
Вера ушла. Тоня с ужасом думает — начинается. Просидев в акации минут пятнадцать — не больше, рискнула, вышла. Разговор кончился. Марфа Кирилловна раскраснелась. Увидя Тоню, обрадовалась — все же помощь:
— Не то, Вера Алексеевна, говорите. Я-то сама, хоть ее спросите, с утра до вечера маюсь. А Моте я в матери гожусь.
— Безразлично, вы себе делаете. Она для своей нужды когда будет работать? Если восемь часов мало, сделайте сверхурочные, но за особую оплату.
— Правильно, — вставила Мотя, — скупы очень. Вон у землемера в праздник барское платье подарили, а мне ще?
— Самим жрать нечего, — огрызается Марфа Кирилловна.
Тоня отозвала Веру:
— Охота тебе!
— При чем — охота, — отвечает Вера, — боюсь, не уживусь у тебя. Надо завтра с утра присмотреть что-нибудь подходящее…
На другой день Вера идет в сопровождении Моти на водокачку. Около захлебывающейся, жадной машины с лукавыми, судорожными движениями — никого. Двинулись в обход. У ледника, под засыхающими кустами сирени скамья и стол, совсем живые. У стола что-то читает Корнуев, машинист. Сорок пять лет, глаза выцвели, лицо в глубоких морщинах.
Узнав от Веры Алексеевны, что она издалека, стала расспрашивать. На вопрос, что и как здесь, махнул рукой:
— Начисто белые вычистили. Меня не то не нашли, не то забыли, — водокачка в стороне. Может-быть, вода нужна, а некого было к машине поставить. А так всех… Я ужо вам место покажу, где ребят кончали. А хорошие были парни. Останься в живых, смастерили, не то почитай я один… Такой кому нужен? Вчера пошел к Еремееву. Вы его видели?
— Нет еще. Раньше о нем слышала.
— Слышали, вот как… Так я вчера до него ходил. И то, говорю, сделать надо, и то. Помочь берусь. А он только головой махает… не беспокойся-де… О-ох, не люблю я гордых. То-есть терпеть не могу. Раз дело есть — лезь, не фордыбачься!
Просидев с час, узнала, что в десяти верстах в усадьбе, в Раменском, у агрономов есть коммуна, ближе — ни души…
На обратном пути, переходя полотно железной дороги, увидели высокого человека, разносившего начальника станции:
— Нет, и сто раз нет. Надоело… Должно-быть, и баста. Поняли? нет? Тогда разговор с вами будет иной…
Станционный не спорит. Только лихорадка бьет.
Сразу решив, что это Еремеев, Вера, подойдя, рекомендуется. Еремеев, т.-е. Салов, удостоил рассеянным ответом:
— Вас сюда прислали?
— Нет, т.-е. пока я в отпуску…
— Ага… — повернулся опять к станционному, — итак, без моей визы билетов не продавать и на поезд не сажать.
— Билетов, хорошо — их мало кто покупает. А не сажать — вам легко сказать, но разве я один поезд охраняю?!
— Не мое дело. Мне важно, чтобы спекуляции не было, — говорит Салов, из опасения, что о нем дойдет слух до города.
— Целесообразно ли… — начала было Вера, — хотя если у вас полномочия…
— Да, товарищ, — многозначительно говорит Салов, — имея мандат…
Салов Вере не понравился. Дома она переменила очки на пенснэ. Может-быть, в них лучше разглядит.
Салов же обругал вдогонку Веру кикиморой, не бабой, а метлой в юбке. Хлопнув себя по кобуре, пригрозил еще раз начальнику станции и зашел на телеграф. Послал несколько телеграмм с вымышленными адресами — делал для большей важности — так объяснил Клавдии Петровне. Придрался к телефонисту, белобрысому, малого роста. Уходя, хлопнул дверью… В числе телеграмм одна, уже повторная, по настоящему адресу — вызов подкрепления. Возвращаясь, все подсчитывал, когда приедут — одному трудно работать… Если пройдет номер, можно повторить еще где-нибудь. Правда, в городах администрация… Здесь единственно с кем душу отвести можно — мельник. Здоровый, кряжистый. Сам покаялся, что мелит с нарушением — чего Салов до сих пор не знает…
Молодцы прикатили на другой день. Их Салов случайно встретил около станции:
— Эге, сам своей персоной.