БРАДАТЫЙ. А отчего не вижу я за сим столом достойную Марфу? Коль в Новограде у вас така дружба и тако единение, грешно отдалять от себя недругов ваших бывших. Не по христианскому сие обычаю.
ЗАХАРИЙ. Жене не место средь мужей в пиру.
БРАДАТЫЙ. Кака жена! Ину и на вече послушать любо. А коли так, отчего ж не место ей в дружеском пиру? Посидеть, взаимно усладиться беседой. В чем тут зазор?
ЗАХАРИЙ. Велишь призвать?
БРАДАТЫЙ. Так и призвать! Вы, ведомо мне, люди в Новограде сильные, из первейших, властью великой наделены…
ЗАХАРИЙ. Не наша власть – то Иоанна власть.
НАЗАРИЙ. Не наша сила – Иоанна сила.
БРАДАТЫЙ. Так, так. Однако ж Марфа не из холопьев ваших. Вот кабы она сама дала милостивое согласие свое разделить душевную нашу трапезу…
ЗАХАРИЙ. Исполним. (Выходит отдать распоряжение и возвращается.)
НАЗАРИЙ. Что новое в Москве?
БРАДАТЫЙ. Все суета. В приказах. Ино в Думе. Как сядут сиднем: глаголят, глаголят, глаголят! Да всяк умнейшим показать себя тщится. А дел-то? Не узришь! Ну их. Только у вас тут да и иных оказиях и отдыхаешь… Так Марфа, говорите, утишела? На вече ни ногой, все в хозяйствах своих, в докуках?
ЗАХАРИЙ. Того не говорили мы, но так.
НАЗАРИЙ. Сын Феодор ей ревностный помощник.
БРАДАТЫЙ. Добро, добро.
НАЗАРИЙ. А верно ль говорят, что, третью дочь родивши, благословенная супруга Иоанна пешком явилась в Троицку обитель молить о сыне? И будто там предстал ей Сергий святый с младенцем благовидным на руках. И будто вверг его в ее он лоно. И в сем знаменье добрый знак того, что Бог дарует Иоанну сына, наследника московского престола?
БРАДАТЫЙ. Всяк говорят.
НАЗАРИЙ. Вот было б благо! То был бы, по обряду, вновь Василий. Василий Иоаннович. Второй.
ЗАХАРИЙ. Нет, третий. Великий князь московский Василий Темный был второй. А ныне будет третий.
НАЗАРИЙ. Верно, третий. А коль Господь сподобит в свой черед послать ему наследника, вновь будет Иоанн.
ЗАХАРИЙ. Четвертый.
НАЗАРИЙ. Из рода в род накапливая мудрость и милосердье достославных предков, великий будет, верно, государь!
ЗАХАРИЙ. Так. Иоанн Четвертый!
Благоговейно помолчали.
БРАДАТЫЙ. Как же вам, новугородцам, любо лясы точить о московский делах! Кто, да что, да с кем. Иных докук мало?
СЛУГА. Боярыня Марфа.
БРАДАТЫЙ. Просить! Просить!
Входит Марфа в сопровождении Федора.
БРАДАТЫЙ. Спаси Бог, Марфа, что на зов смиренный откликнулась!
МАРФА. Спаси Бог и тебя.
БРАДАТЫЙ. А это, вижу, Федор, сын твой меньший? На Дмитрия похож. Случалось мне с ним видеться. И говорить. Хоть кратко. (Захарию.) К столу, хозяин, отчего не просишь и величальной не встречаешь гостью?
Под звуки величальной Марфу и Федора проводят к столу. Но потому что в этом доме, издавна неприятельском для Марфы, ее всегда поносили, а не возвеличивали, так и теперь по оплошке скоморохов (а скорее по знаку Захария, чутко прозревшего тайный умысел высокого московского гостя) величальная вдруг сменяется издевательским куплетом:
А и шел дристун
Вдоль по улице,
Лели-Лель!
А кому поем,
А тому добро,
Лели-Лель!..
ФЕДОР (вскакивает и хватается за оружие). Молчать, шуты!
Скоморохи испуганно разбегаются.
МАРФА. Сядь, сын.
ФЕДОР. Мы здесь затем, чтобы поношенья слушать?
БРАДАТЫЙ. Поношенья? Каки таки поношенья? Я, истинно сказать, слова не слушал. Никогда их не слушаю. В нынешних погудках таки слова, что лучше не слушать. (Захарию.) Вели-ка вторить. И коли поношенье верно было, я дерзость не спущу. Вели-вели!
По знаку Захария перепуганные скоморохи повторяют куплет:
А и шел дристун
Вдоль по улице,
Лели-Лель!..
БРАДАТЫЙ (подумав). И верно, есть. Не так чтоб очень. Но что есть, то есть. Посечь их всех кнутьем. Эк дерзость!
МАРФА. Оставь, боярин, их. Поведай лучше дело, за коим ты призвал меня сюда.
БРАДАТЫЙ. Какое дело, Марфа? Что за счеты! Хотел узнать, не терпишь ли нужды какой иль утеснений от новой власти? Мир в доме ли твоем? Здоров ли внук?
МАРФА. Здоров.
БРАДАТЫЙ. И слава Богу. Но отчего ж горячий вьюнош наш чурается новугородских дел? (Федору.) Уже в твои года твой брат Димитрий участник был во всем, и сединой украшенные мужи склонялись перед разумом его.
МАРФА. Сын мне в делах опора и подмога.
БРАДАТЫЙ. Похвально тож. А вот скажи-ка, Марфа… О том давно мне чаялось спросить, да все не приводилось. Правда ль то, что в летошни года, перед Шелонью, когда вы тут сносились с Казимиром… не в пеню то, а чтоб сказать когда… был средь ближайших короля честного какой-то рыцарь, статью благородный, которого желала ты в мужья, чтоб вместе с ним в Новугороде править?
ФЕДОР. Извет!
БРОДАТЫЙ. Горяч, горяч! Совсем как Дмитрий. Так правда?
МАРФА. Коли любо – правда.
БРАДАТЫЙ. А коли все одно?
МАРФА. А коли так, к чему тебе, боярин, вести, как баба, пересуды бабьи?
БРАДАТЫЙ. Однако!
ЗАХАРИЙ (поспешно). Коль он и был, тот рыцарь благородный, так при одном известье о походе, предпринятом войсками Иоанна, так надристал в портки свои от страха, что целый год потом сушил на солнце!
НАЗАРИЙ. И потому не смог притечь на помощь!
ЗАХАРИЙ. Виденье дивно: рыцарь без порток!
Хохочут. Федор порывается вскочить, Марфа его удерживает. Потом подходит к Захарию и Назарию и поочередно целует их в лоб.
МАРФА. Теперь, боярин, когда ты вызнал что хотел, дозволь нам удалиться.
БРАДАТЫЙ. Изволь. Но раньше поясни, что значит поступок странный твой.
МАРФА. В тот давний год, еще перед Шелонью, был на моем пиру Зосима-старец. Из Соловцов. Не ел, не пил, все плакал. А что узрил он на пиру моем, у них спроси, весь Новоград то знает. То ж, что час сей привидилось и мне. Мир дому вашему.
ФЕДОР. Мир дому.
Марфа и Федор уходят.
БРАДАТЫЙ. Так что же он узрел?
ЗАХАРИЙ. То сказки бабьи.
БРАДАТЫЙ. А все ж?
НАЗАРИЙ. Гостей безглавых. Всех четверых, кого после Шелони велел на плаху кинуть Иоанн.
БРАДАТЫЙ. Остра. Огонь. Еще крепка, смела. Вот, видится, когда б она решилась вновь противустоять государю, еще б смогла волненье возбудить в народе новгородском. Ох, могла бы!
ЗАХАРИЙ. Не возбудит.
БРАДАТЫЙ. Неужто? А подумать?
НАЗАРИЙ. Ей Федор свет весь застил.
БРАДАТЫЙ. Значит, Федор? Так, так…
ЗАХАРИЙ (переглянувшись с Назарием). Ты хмур, наш гость. Дозволь тебя рассеять диковиной заморскою.
БРАДАТЫЙ. Рассей.
ЗАХАРИЙ. Тут, разумеешь ли, такое дело. Один купец, из аравийских, быв тут, имел в делах своих горазд убыток…
БРАДАТЫЙ. Облапошили, что ль, заморского гостя?
ЗАХАРИЙ. И в залог убытку оставил он товар свой. И средь него – турчанку, весьма искусную в неведомом досель у нас искусстве. Так вот, велишь ли…
НАЗАРИЙ. Не сочтя за дерзость…
БРАДАТЫЙ. Что ныне за обычай! Растолковывают, растолковывают! Чаешь – такое явят! А явят – тьфу! Взялся рессеять – рассеивай. А сочту иль не сочту за дерзость, то сам решу.
По знаку Захария появляется юная восточная ТАНЦОВЩИЦА. И все время, пока она под аккомпанемент сопелей и бубнов исполняет причудливый свой танец, Захарий и Назарий с тревогой следят, какое впечатление производит сие экзотическое действо на московского гостя. Музыка смолкает. Танцовщица склоняется перед гостем в грациозном поклоне.
БРАДАТЫЙ (обходя танцовщицу и со вниманием рассматривая ее призрачные одежды). Турчанка, значит?
ЗАХАРИЙ. Турчанка.
БРАДАТЫЙ. А купчик – из аравийских?
ЗАХАРИЙ. Из них.
НАЗАРИЙ. У нас тут много их – из самых дальних стран.
БРАДАТЫЙ. Что ж, весьма полезны… и для глаз приятны… широкие международные контакты. (Берет из рук Захария услужливо раскрытую перед ним калиту с мелкой монетой и вручает турчанке.)