Выбрать главу

Еврей. – Его занятия. – Незнакомец. – Разбойники после кровавого промысла. – Атаман. – Несчастная минута жида. – Опять незнакомец. – Это она!

В самой отдаленной части Новгорода, неподалеку от мрачного кладбища, стояла ветхая полуразвалившаяся хижина; от времени она пошатнулась на сторону, и каждый порыв ветра грозил ей совершенным разрушением; клочки соломы, висевшие кое-где, свидетельствовали о бывшей некогда кровле.

Было около полуночи. Темнота свинцовыми крыльями облегла землю; на мрачном небе ни одной звездочки. Внутри хижины, в грязной избе, за обломком стола сидел человек не старых лет, странная одежда его, небольшая ермолка на голове и два клочка черных нечесаных волос доказывала, что это был еврей. Ночник издавал тусклый свет и трепетал от ветра, который прорывался со свистом сквозь огромные щели хижины. Вся принадлежность избы состояла в вышеописанном обломке стола и старой полуизломанной скамейке, на которой сидел жид. Он держал в костлявых руках золотую монету и поминутно то потирал ее о кусок лежавшего перед ним сукна, то взвешивал, прислушиваясь к шуму дождя, который стучал в обтянутое пузырем окно и по временам сквозь потолок падал крупными каплями во внутренность избы; вдруг сколоченная из досок дверь зашаталась от сильного стука, который прервал занятие еврея; сухое впалое лицо его ужасно искривилось от страха, и золотая монета нырнула в длинный карман; робко отворил он дверь и, согнувшись, ожидал развязки. В избу вошел молодой человек прекрасной наружности, в польском кунтуше[19]; четырехугольная шапка покрывала его голову; кривая ногайская сабля с золотою замысловатой рукоятью висела на боку; дождь ручьями лил с его косматой бурки, которую он, вошедши, бросил, и, несмотря на низкие поклоны жида, сел на скамью. Несколько минут продолжалось молчание.

– Сцо повелит пан от бедного зыдка? – спросил наконец еврей дрожащим голосом.

– Отвечай прежде на мой вопрос: тебя зовут Соломон – так ли?

– Падам до ног ясновельмознего, тоць-в-тоць бедный Соломон, не маю ни единого гроса, а маю зенку, та маленьких дзиток, зиву соби бедно, бьюсь як рыба об лед и бозусь Богом отцев моих, сце не маю полузки! – Говоря это, он схватился за карман, как бы боясь, что золотая монета выпрыгнет оттуда и изобличит его во лжи.

– Ты был прежде в Литве? – продолжал молодой незнакомец, не слушая его.

– Якзе, якзе, пане!

– И три года только в Новгороде?

– Тоць-в-тоць, пане.

– Так и есть – тебя-то мне и надобно.

– О! Веймир, веймир! – завопил жид плачевным голосом. – Сцо то есть, присла зыдку халепа… я узе сказал вельмознему – у меня нет ни полузки, зовсим раззорился, не маю на сцо купить хлиба для бедных дзиток.

– Черт тебя побери и с твоим богатством, какое мне до него дело! Скажи лучше, знаешь ли ты атамана Грозу?

Жид побледнел.

– Не знаю, вельмозней пан, як Бога кохам, не знаю.

– Врешь, предатель! Ты знаешь его, несколько дней тому назад он был в Новгороде, у тебя… Правда ли это? Отвечай! Что ж ты молчишь? Признавайся, жид, или… – Незнакомец взялся за саблю.

– Змилуйся, не погуби! Зена, дзитки останутся без куска хлеба.

– Отвечай, знаешь ли ты атамана Грозу?

– Ни… знаю, пане, ей зе Богу знаю, пане, ей зе Богу знаю, только змилуйся.

– Ты также наверно знаешь, где он теперь?

Жид поклонился.

– Одевайся же и сейчас в путь; ты должен проводить меня к нему.

– Ай, ай, ай!.. Как зе это мозно? Атаман меня вздернет за это на первую осину, а сцо будет тогда с зеною и дзитками, кто даст им ковалек хлеба?.. Никак, никак не мозно!

– А если я дам тебе вот это?

Незнакомец вынул несколько золотых монет.

– Это мне за то, сцо я провожу твою милосць до атамана? Зараз… зараз, ясновельмозней… я буду зараз готов. – Глаза жида горели, как глаза волка, который увидал добычу; схвативши золото, он одним прыжком скрылся в дверь и вскоре опять возвратился, закутанный в черный широкий плащ; незнакомец встал со своего места, накинул бурку, подал знак еврею, и они вышли из хижины.

Как не буря воет по полю,И не ветер свищет по лесу,То собираются молодчикиЗа добычею, за промыслом.Только солнце лишь закатитсяИ ночь темная заступит день,Мы разгуливаем, тешимся….

Так пели разбойники, и песня их страшными отголосками раздавалась по лесу. Они сидели на небольшой поляне, окруженной со всех сторон высокими деревьями; кое-где торчали пни обрубленных дубов… Пламя от костра зажженных сухих ветвей озаряло зверские лица пирующих: одни из них цедили из бочонка пенистый напиток и пили, другие, более опьяневшие, храпели около огня – все свидетельствовало, что это был отдых после кровавого промысла. Солнце едва только показалось белым шаром на востоке.

вернуться

19

Род венгерки, но с длинными рукавами, из которых одни закидывались назад.