Часть первая
Ты раскройся передо мною, старина-матушка, развернитесь, летописи минувших лет!..
Глава первая. Замыслы Годунова
Юродивая в тереме Годунова. – Тайное совещание. – Дьяк Михайло Битяговский. – Царевич, Богом спасаемый. – Яд не действует. – Страшный замысел.
Было около полудня. Боярин Борис Феодорович Годунов возвращался из дворца. Подошедши к своему дому, он набожно помолился на все стороны и уже начал взбираться на высокое крыльцо, как позади его раздался женский голос: «Здорово, боярин!» Годунов обернулся и увидал женщину лет сорока, высокого роста, с желтым, истомленным лицом и впалыми глазами, на устах которой блуждала какая-то неопределенная улыбка. Она была одета в черный поношенный сарафан, такого же цвета повязка покрывала ее голову; но в одежде ее была заметна особенная странность и небрежность.
– Здорово, боярин! – повторила она, подходя ближе к Борису. – Как живешь-можешь? Углицкие тебе кланяются…
– Здравствуй, Агафьюшка! – отвечал Годунов ласково и приподнявши шапку. – Давно ли из Углича?..
– Недавно, родимый, недавно! Почесь что только ввалилась в Москву, да и поспешила к благодетелю; весточка есть…
Борис подал знак, чтобы она молчала и следовала за ним. Вошедши в свой рабочий терем, Борис тщательно запер дверь и, опустившись в кресло, обитое малиновым бархатом, обратился к незнакомке, которая почтительно стояла перед ним.
– Теперь говори, Агафья, – сказал Годунов, склонивши голову на руку и облокотясь об стол, подле которого сидел, – теперь говори! А вперед будь осторожнее и не начинай на улице такой речи, которую должно вести за замком…
– Ладно, боярин, – отвечала Агафья, поклонившись. – Вперед будем учиться у твоей милости хитрости, уму и разуму, а на былом не взыщи: ведь мы, угличане, не вам, москвичам, чета; в нашу душу смотрись как в матушку Волгу, а в вашей, как в Неглинке, и ворон не увидит, как он черен… – Говоря эти слова, незнакомка значительно улыбнулась.
– Полно, Агафьюшка, говорить речи праздные, – молвил Годунов, – скажи лучше, что нового в Угличе?.. Что царевич?..
– Слава тебе господи, живет и здравствует! – отвечала Агафья.
– Стало быть, мое приказание не было исполнено? – спросил Борис снова, нахмуривши брови…
– А кто их ведает! Говорят, что трудились, да ведь ты то подумай, Федорыч, что Господь хранит всякого неповинного, а выше Бога, не взыщи, никто не будет, и влас с главы без воли Его не погибнет…
В это время кто-то сильно постучал в дверь. Борис вздрогнул, но, тотчас же оправившись от испуга, встал с своего места и, подошедши к двери и не отпирая, спросил вполголоса:
– Кто там?
– Приезжий из Углича дьяк пришел и неотступно желает бить челом твоей милости; прикажешь ли впустить, боярин? – отвечал из-за дверей голос.
Борис улыбнулся, взглянул на Агафью и молвил:
– Гости за гостями и всё углицкие; верно Битяговский!.. Позови его! – прибавил Годунов и, щелкнувши ключом, возвратился на свое место. Лишь только он уселся, как дверь отворилась и вошел мужчина высокого роста, пожилых уже лет, свирепого и ужасного вида. Рыжие волосы на голове и бороде, испещренные предательскою сединою, при первом взгляде на вошедшего могли бы напоминать каждому страшного духа тьмы, присланного из ада на землю для исполнения какого-нибудь бесчеловечного предприятия, а серые глаза, подернутые туманною оболочкою и находившиеся в беспрерывном движении, ясно говорили, что это злодей, для которого нет ничего священного: таков был дьяк Михайло Битяговский.
Сделавши несколько поклонов перед иконою, висевшею в переднем углу, Битяговский отвесил чуть не земное почтение Годунову и потом, обратившись к Агафье, сказал: