Вскоре с противоположной стороны показалась золотая карета, также сопровождаемая почетною дружиною, – в ней сидела царица Марфа Феодоровна. Увидавши поезд, Лжедимитрий соскочил с коня, все последовали его примеру и отправились пешком навстречу приехавшей государыне… Карета остановилась. Самозванец подошел один и долго, очень долго говорил с царицею так тихо, что никто не мог расслышать слов его. Потом карета затворилась, поезд двинулся, и Лжедимитрий шел пешком около окна кареты.
Вдруг сквозь народную толпу прорвалась юродивая и подбежала к карете:
– Здорово, матушка-царица! – вскричала она. – Сколько лет, сколько зим не видала я твоих ясных очей! Ты уж чай и забыла бедную Агафью, да и немудрено! Много утекло воды с тех пор, как ты уехала из Углича; устарела и ты, моя голубушка! И то сказать, монастырская жизнь не царской чета, – испостишься как раз. Ну да слава Тебе, Господи, вот и опять начинаешь жить по-прежнему, едешь себе в золотой карете, а царь идет около пешочком. Только воля твоя, – прибавила Агафья вполголоса, так что только царица и Лжедимитрий могли слышать слова ее, – воля твоя, а этот сынок не похож на того, что лежал у тебя на руках и трепетал как голубь… Тебе, государыня, нельзя ошибиться, сердце родительское тотчас скажет – сын ли твой встречает тебя или нет, смотри не ответь Господу Богу!
Царица не отвечала ни слова. Лжедимитрий бросил юродивой две золотые монеты и проговорил вполголоса:
– На, возьми, Агафья, и ступай туда, куда идешь, да больше молчи, а что знаешь – то знай про себя!..
Юродивая подняла деньги и отвечала также тихо:
– Не бойся, Григорьюшко, я не проболтнуся, не мое дело! Сам ты не войди во искушение, прощай!
Юродивая скрылась…
Процессия кончилась. Боярин и князь Василий Иванович Шуйский возвращался из дворца домой. С Шуйским вместе шел московский дворянин Валуев. Они вели вполголоса речь между собою:
– Чудеса из чудес, – говорил Валуев, – не вчера ли ты уверял нас, Василий Иванович, что на престоле Святой Руси сидит самозванец, мы тебе и поверили. Глядь, ныне сама царица встретила его как сына, а когда приехали к Вознесенскому монастырю, так она упала ему на грудь да и почала жалостно плакать, всех нас в слезы привела. Воля твоя, князь, а я хоть и на попятную, так в ту же пору…
– Велико дело, – отвечал князь, улыбнувшись, – что царица признала его своим сыном. Есть русская глупая пословица, что нужда заставит калачи есть; пойдем ко мне, соберутся все наши, и я растолкую вам все как следует. Нет, мой любезный, рано ли, поздно ли, а пожар разгорится: ныне ли, завтра ли, а Самозванцу не бывать на Руси, не сидеть долго на престоле царском и нам, коренным русским боярам, – не изгибаться пред расстригою!..
Так разговаривали приятели и поворотили в ворота дома, принадлежащего князю Шуйскому.
Вскоре за въездом царицы начались приготовления к принятию обрученной невесты Лжедимитрия, дочери Сендомирского воеводы. К сожалению, нареченный тесть русского царя не слишком спешил к месту назначения, беспрестанно останавливался, жил роскошно в городах, через которые проезжал, и беспрерывно требовал от будущего зятя денег. Наконец Марина прибыла в Москву, и вскоре совершено было бракосочетание.
Марина сидела в своем тереме вместе с любимицею – панною Юзефиною. Обе они, от нечего делать, перекатывали крупный жемчуг, который стоял перед ними в золотой чаше.
– Чудное дело, государыня, – начала Юзефина после долговременной паузы, – чудное дело! В Польше бывало на любом бале стÓит посмотреть на панну Марину: красива, весела, как птичка; а теперь – сделавшись царицею обширного царства – она как будто променяла веселость свою на венец; пропал румянец, который мог бы поспорить с любою розою… вот и вздох, еще другой!.. Недаром, знать, говорит наша пословица, что слава и почести, груды золота и царский венец не милы без милого!..