Но фотография достигнет и Лубянки. Москва всех однокурсников Яши расспросит, проведет более тщательное, чем в США, расследование, и личность дамы в фойе “Современника” установит. Про истинную роль Яши знали немногие и очень неразговорчивые люди, подкрепить же роль могут только одним способом — обвинением Маргариты в связи с иностранным агентом.
Через полтора месяца я показал вахтерше только что выданный пропуск и пошел вкалывать в 19-ю лабораторию, где меня встретили неласково, кто-то распространил слух, что разработчик постоянно сдыхающего сервоусилителя — это я. Опытному производству при НИИ навязали этот усилитель, нужен был человек, хорошо его знающий, и человека этого сам бог велел посадить на участок опытного производства — браковать стервоусилители и безропотно не получать премий: разработка считалась выкидышем, обрекалась на помойку.
Ходить в ЛТИ здесь нужды не было, Маргару видел издалека. А она — все то же величие высоконравственной руководительницы, та же поступь королевы-матери. Однажды услышал угрозу, подчиненному инженеру она процедила брезгливо: “Что ж, приглашу вас на бюро…”
Наконец, случилось то, чего она по бабской дурости не предвидела, о чем давно надо было сказать ей, но по той же дурости на все мои предупреждения она ответила бы презрительным искривлением тонких губ, когда-то прельстивших меня.
Вдруг в столовой и у проходной на доске объявлений аршинными буквами: общее собрание 7-го отдела, приглашаются все желающие, повестка дня “Персональное дело М.А.Васильевой”, Маргары, значит. О том, что М.А.Васильева коммунистка, — не упомянуто.
Так! Дождалась!
Часов около трех дня человек сто заполнили партер институтского клуба, собрание не партийное и не профсоюзное, устроители из КГБ рассчитывали на широкую огласку, сам клуб — за проходной, местные алкаши грелись у батарей в предбаннике. На сцене длинный стол, покрытый зеленым сукном, на трибуне председатель профкома, Маргарита Алексеевна Васильева сидела отдельно, ей поставили стул слева от трибуны.
— С глубокой болью вынужден я сказать, что…
Так почти по-прокурорски приступил к делу председатель. А дело такое, продолжал он смешивать боль, горечь, возмущение и просьбу о снисхождении. Дело такое: наш сотрудник — ведущий инженер Васильева вступила в отношения с агентом американской разведки, что могло привести к разглашению государственной тайны, но не произошло, к счастью, не произошло, чему способствовала бдительность наших чекистов…
Последовали заслуги Васильевой М.А. перед отделом и всем советским обществом: красный диплом, грамотный специалист, инженер — старший инженер — ведущий инженер — секретарь партгруппы. Незамужняя.
— Так как мы будем решать вопрос о наказании ведущего инженера Васильевой? — Тон председателя стал игривым. — Послушаем ее или сразу спросим строго? Порицать будем?
Времена наступили не злобные, да и председатель странно вел себя, будто ведущий инженер Васильева не с американским шпионом спуталась, а в ЛТИ позволила советскому завлабу, неженатому и беспартийному, полапать себя. Почему так аляповато, будто понарошку все происходило, знали, пожалуй, только двое: Маргара и я.
— Вопросы есть?
А как же иначе, любопытных в таких делах всегда полно. Где познакомилась, когда, о чем говорили, чем агент интересовался, как охмурял и до чего отношения дошли, почему не сигнализировала органам и так далее.
Отвечала спокойно и тихо. Познакомилась со шпионом у метро “Белорусская”, американец коварно спросил, где остановка троллейбуса 18-го маршрута. Не раз ходили в парк культуры, были и у Любимова, а как иначе, ведь, сами понимаете, без помощи иностранцев в Театр на Таганке не попасть…
— Что свидетельствует о близости режиссера театра к американской разведке, — тут же ввернул какой-то остряк.
Время и впрямь не злобным было, посмеялись, а потом кто-то напрямик спросил: переспала или нет?
Тихо, очень тихо и незаметно перебрался я в первые ряды, полюбоваться унижением Маргары, но и посочувствовать ей, поскорбить о тяжкой доле старшей сестры — нет, не кончатся для нее тяжкие времена, не перестанут быть злобными… Похудела она, чуть осунулась, ноги задвинула под стул, руки сложила на животе, поджалась, локти стиснуты ладошками.
Вопрос повторили: спала или нет?
Сказала бы “нет” — и можно расходиться, народ знал: все собрания, партийные или общие, по одному шаблону, здесь свои тонкости и условности. Никто б, конечно, не поверил, но таковы уж правила социалистического и партийного этикета.