Сразу же, как я оказалась в своих покоях, я вознесла молитвы Господу, прося Его оберечь меня небесным покровом и защитить, не зная от кого и от чего. Видя это, король мой муж [290], который был уже в постели, попросил меня ложиться, что я и сделала. [49] Вокруг его кровати [291] находилось тридцать или сорок гугенотов, которых я еще плохо знала, ибо немного времени прошло с момента заключения нашего брака [292]. Всю ночь они только и делали, что обсуждали покушение, совершенное на господина адмирала, решив, как настанет день, потребовать от короля правосудия в отношении господина де Гиза, а если их требование не будет удовлетворено, осуществить его [правосудие] самим. Мне же запали в сердце слезы моей сестры, и я не могла уснуть из-за опасений, которые она мне внушила и о существе которых я ничего не знала. Ночь так и прошла, и я не сомкнула глаз. На рассвете король мой муж сказал, что собирается поиграть в мяч в ожидании церемонии пробуждения короля Карла, где намерен потребовать у него справедливости. Он покинул мою комнату, и все его дворяне ушли вместе с ним. Видя, что уже занялся день и, полагая, что опасность, о которой предупреждала моя сестра, уже миновала, одолеваемая сном, я приказала своей кормилице запереть дверь, чтобы поспать себе в удовольствие.
Час спустя, когда я была погружена в сон, какой-то мужчина стал стучать в дверь руками и ногами, выкрикивая: «Наварра! Наварра!» Кормилица, думая, что это вернулся король, мой муж, быстро отворила дверь и впустила его. В комнату вбежал дворянин по имени Леран, племянник господина д’Одона [293], раненный ударом шпаги в локоть и алебардой в плечо, которого преследовали четверо вооруженных людей, вслед за ним проникнувших в мои покои. Ища спасения, он бросился на мою кровать. Чувствуя, что он схватил меня, я вырвалась и упала на пол, между кроватью и стеной, и он вслед за мной, крепко сжав меня в своих объятиях. Я никогда [50] не знала этого человека и не понимала, явился ли он с целью причинить мне зло или же его преследователи желали ему того, а может и мне самой. Мы оба закричали и были испуганы один больше другого. Наконец, Бог пожелал, чтобы господин де Нансей, капитан [королевских] гвардейцев [294], подоспел к нам и, найдя меня в столь печальном положении и проникшись сочувствием, не смог таки сдержать улыбку. Довольно строго отчитав военных за оскорбительное вторжение и выпроводив их вон, он предоставил мне возможность распоряжаться жизнью этого бедного человека, который все еще держал меня. Я велела его уложить в своем кабинете [295] и оказывать помощь до тех пор, пока он полностью не поправится [296]. Пока я меняла свою рубашку, поскольку вся она была залита кровью, господин де Нансей рассказал мне, что произошло, и уверил, что король мой муж находится в покоях короля [Карла] и ему ничего не угрожает. Меня переодели в платье для ночного выхода, и в сопровождении капитана я поспешила в покои своей сестры мадам Лотарингской, куда вошла скорее мертвая, чем живая. Из прихожей, все двери которой были распахнуты, [сюда] вбежал дворянин по имени Бурс [297], спасаясь от гвардейцев, идущих по пятам, и пал под ударом алебарды в трех шагах от меня. Отшатнувшись в сторону и почти без чувств, я оказалась в руках господина де Нансея, решив, что этот удар пронзит нас обоих. Немного придя в себя, я вошла в малую комнату моей сестры, где она почивала, и когда я там находилась, господин де Миоссан, [51] первый камер-юнкер короля [298], моего мужа, и Арманьяк, его первый камердинер [299], пришли ко мне умолять спасти их жизни. Тогда я отправилась к королю и бросилась в ноги ему и королеве-матери, прося их об этой милости, каковую они в конце концов оказали.
Пять или шесть дней спустя те, кто затеял это деяние, поняли, что не достигли своей главной цели (а таковой были не столько гугеноты, сколько [гугенотские] принцы крови [300]), и, поддерживая раздражение по поводу того, что король мой муж и принц де Конде (младший) были оставлены [в живых], а также понимая, что никто не может посягать на короля Наваррского, поскольку он – мой муж, они начали плести новую сеть. Королеву мою мать стали убеждать в том, что мне нужно развестись. Я узнала об этом уже во время Пасхальных праздников [301], на одной из церемоний утреннего пробуждения королевы-матери. Она взяла с меня клятву что я скажу правду, и потребовала ответа, исполнял ли король мой муж свой супружеский долг, и если нет, то это повод для расторжения брака. Я стала ее уверять, что не понимаю, о чем она меня спрашивает. Могла ли я тогда говорить правдиво, как та римлянка, на которую разгневался ее муж за то, что она его не предупредила о его дурном дыхании, и ответившая, что была уверена в том, что у всех мужчин пахнет так же, потому что кроме него ни с кем не была близка... [302] Но как бы то ни было, поскольку она [королева-мать] выдала меня замуж, в этом положении я и хотела бы оставаться, сильно подозревая, что в желании нас разлучить с мужем заложена злая уловка. [52]
290
28. В дальнейшем своем повествовании Маргарита так и будет называть его – «король мой муж», в отличие от «короля», под которым она будет подразумевать только короля Франции.
292
30. Свидетельство секретаря графа де Ларошфуко сеньора де Мерже: «Названный граф позвал меня и поручил вернуться в покои короля Наваррского, чтобы сказать ему, что получил известие о том, что господа де Гиз и Невер остались в городе и не ночуют в Лувре. Я так и поступил, найдя короля спящим вместе с королевой, его женой, и сказав ему на ухо то, что велел мне передать ему господин граф [...]. Король [Франции] попросил названного короля Наваррского призвать к себе по возможности как можно больше дворян, поскольку он опасался, что господа Гизы что-то затеяли; по этой причине вооруженные дворяне вернулись в гардеробную названного короля Наваррского» (Mergey Jean de. Mémoires / Éd. Michaud et Poujoulat. Paris, 1838. P. 575).
293
31. Габриель де Леви, барон де Леран (ок. 1550-1638) – сын Гастона де Леви, барона де Лерана, и племянник Жана-Клода де Леви, барона д’Одона – известных гугенотских капитанов, активных участников гражданских войн.
294
32. Гаспар де Ла Шатр, сеньор де Нансей (1539-1576) – сын Жоашена де Ла Шатра, губернатора Орлеана, и Франсуазы Фуше. Являлся капитаном королевских гвардейцев с 1568 года, участник многих военных кампаний.
297
35. В оригинале – Bourse. Французские издатели мемуаров Маргариты обошли молчанием этот трагический персонаж, видимо, по причине отсутствия какой-либо информации. Возможно, погибший (?) в резне дворянин – это Жан де Монморанси, сеньор де Бурс (ок. 1520-1570-е), гугенот, который упоминается в самом подробном биографическом справочнике «Протестантская Франция» братьев Хааг. При каких обстоятельствах и когда он умер, неизвестно, см.: Haag Eug. et Haag Em. La France protestante. T. VII. Paris, 1857. P. 492-493. Не исключено также, что королева пишет об одном из его сыновей, носившем такой же титул – Жозиа де Бурсе.
298
36. Генрих д’Альбре, барон де Миоссанс и де Коарраз (ок. 1536-1599) – сын Жана д’Альбре и Сюзанны де Бурбон, родственник Генриха Наваррского как со стороны отца, так и матери, в то время – его первый камер-юнкер. Будущий генеральный наместник и губернатор Беарна и Нижней Наварры.
299
37. Жан д’Изоре, сеньор д’Арманьяк (ум. 1591) – (точнее – Жан д’Арманьяк, сеньор д’Изоре, – см. http://armagnac.narod.ru/Texts/MercFr.htm, – Распознаватель) – первый камердинер короля Наваррского. Благополучно пережил Варфоломеевскую ночь, позднее был назначен бальи Лудена. Погиб при осаде Шартра.
300
38. Гугенотские принцы крови – это Генрих де Бурбон, король Наваррский, и его двоюродный брат Генрих I де Бурбон, принц де Конде (1552-1588) – сын принца Людовика I де Конде и Элеоноры де Руа. Оба отреклись от протестантской веры во время Варфоломеевской ночи, чтобы спасти свои жизни.
301
39. По сути, Маргарита говорит здесь уже о пасхальных праздниках следующего, 1573 года, которые выпали на март.
302
40. Королева Наваррская намекает здесь на сюжет из «Славных мужей» св. Иеронима Стридонского (347 – ок. 420), который приводит диалог римлянки Билии и ее мужа, римского консула.