Это случилось на рассвете утром, когда она почивала в комнате для фрейлин. Послав за моим доктором, она попросила его известить короля моего мужа, что он и сделал. Мы с мужем спали в одной комнате, в разных кроватях, как было заведено. Когда медик сообщил ему эту новость, он пришел в сильное волнение, не зная, что делать: с одной стороны опасаясь, что все получит огласку, с другой, что Фоссез, которую он очень любил, не будет оказана должная помощь. [Тогда] он решился, наконец, признаться мне во всем и попросил меня пойти оказать ей помощь, хорошо зная, что, несмотря ни на что, я всегда готова услужить ему, чтобы только сделать приятное. Он открыл полог моей кровати и произнес: «Друг мой, я утаил от Вас одно дело, в котором мне нужно признаться. Прошу Вас извинить меня за это и никогда не вспоминать, что я говорил раньше по этому поводу. Буду весьма Вам признателен, если Вы подниметесь и сразу же пойдете к Фоссез, [176] которой очень плохо и которая нуждается в помощи. Я уверен, что Вы сами не захотите, увидев ее положение, вспоминать о прошлом. Вам известно, как я люблю ее, и прошу Вас, сделайте это ради меня». Я ответила ему, что слишком почитаю его, чтобы обижаться на то, что исходит от него; я тотчас же пойду к ней и буду обращаться с ней, как со своей дочерью. Однако нужно, чтобы он отправился на охоту и увез с собой весь двор, дабы не было никаких разговоров.
Я отдала распоряжение незамедлительно перенести ее из комнаты для фрейлин и устроить в удаленном помещении вместе с врачом и женщинами из прислуги, которым наказала хорошо ухаживать за ней. Господь пожелал, чтобы она разрешилась от бремени дочерью, родившейся мертвой. После всего Фоссез возвратили назад в комнату для фрейлин, и, хотя были соблюдены все меры предосторожности, какие возможно, мы не смогли воспрепятствовать тому, чтобы слухи о произошедшем не распространились по всему замку. Король мой муж, возвратившись с охоты, как обычно, пошел к ней. Она попросила его, чтобы я навестила ее, поскольку обыкновенно я посещала всех своих фрейлин, если они заболевали; тем самым она думала избежать распространявшихся разговоров. Король мой муж, войдя в нашу спальню, нашел меня уже в кровати, весьма уставшую от того, что пришлось подниматься слишком рано, и от хлопот по оказанию помощи Фоссез. Он попросил меня подняться и навестить ее. Я ответила, что была с ней, когда она нуждалась в этом, но в такой час идти к ней нет надобности; и если я так пocтyплю, то тем самым открою все еще больше, чем есть, а двор начнет показывать на меня пальцем. Он сильно вспылил на меня, что было весьма неприятно: мне казалось, что я не заслужила подобного обхождения после того, что сделала утром. Фоссез продолжала и после настраивать мужа против меня.
В то время как мы переживали эти события, король (который был осведомлен обо всем, что происходило в домах самых знатных сеньоров его королевства, особенно интересуясь поведением нашего двора), был уведомлен о произошедшем и, по-прежнему сохраняя желание отомстить мне по причине, о которой я уже говорила (из-за почестей, которые достались моему брату после заключения мира), решил, что представился прекрасный случай, чтобы сделать меня несчастной, чего он и добивался – вызвать меня [ко двору в Париж] и разлучить с королем моим мужем в надежде, что, [177] удаляя меня, он пробьет брешь в македонском батальоне [600]. С этой целью он обязал королеву нашу мать написать мне, что она желает видеть меня, поскольку уже прошло пять или шесть лет, как я уехала, и настало время мне прибыть ко двору с тем, чтобы послужить делам короля моего мужа и моим собственным; и что ей известно о большом желании короля видеть меня, а если у меня нет средств на это путешествие, он мне их предоставит. Король написал мне в тех же выражениях. Он отправил ко мне Манике, который являлся моим гoфмeйcтepoм [601], чтобы тот уговорил меня (поскольку по прошествии пяти или шести лет, что я пребывала в Гаскони, у меня никогда не возникало желания вернуться ко двору). Манике увидел, что я склоняюсь последовать этому совету по причине неудовольствия, которое я испытала из-за Фоссез, о чем он и известил двор. Король и королева моя мать написали мне еще подряд два или три раза, прислав шестнадцать тысяч экю для того, чтобы неудобства меня не задерживали. Королева моя мать к тому же дала мне знать, что собирается встретить меня в Сентонже, и если король мой муж сопроводит меня туда, она готова с ним увидеться, чтобы сказать ему лично о воле короля. Ибо король сильно желал удалить его [короля Наваррского] из Гаскони и вернуть ко двору на тех же условиях, на каких раньше он находился там вместе с моим братом [602]. Маршал де Матиньон склонял короля к этому, желая единолично распоряжаться в Гаскони. [178]
600
9. Речь идет о македонской фаланге – боевом построении пехоты в армии Македонского царства в IV–II вв. до н. э. Ее создателем явился царь Филипп II (382-336 гг. до н.э.), а прославилась она уже при Александре Македонском. Маргарита, видимо, опять вспоминает «Сравнительные жизнеописания» Плутарха («Эмилий Павел»), когда римляне сокрушили фалангу: «...македонцы безуспешно пытались короткими кинжалами пробить крепкие щиты римлян, закрывавшие даже ноги, и своими легкими щитами оборониться от их тяжелых мечей, насквозь рассекавших все доспехи», подготавливая читателя к событиям 1583 года – времени открытой ссоры с Генрихом III.
601
10. Гектор де Манике, сеньор дю Фейе (ок. 1540 – после 1583) – французский дипломат, сын дворянина из Дофине Арто де Манике, фаворит и друг Карла IX. До 1583 года – гофмейстер и советник Маргариты де Валуа. Был специально отряжен короной для организации возвращения королевы Наваррской в Париж.
602
11. Именно с целью вернуть короля Наваррского ко двору короля Франции Генрих III согласился на приезд Маргариты в Париж, рассчитывая сделать из нее приманку. Для этого в Сентонж навстречу кортежу дочери и зятя выехала сама Екатерина Медичи, тщетно пытавшаяся уговорить Генриха Наваррского вернуться вместе с женой. См.: Бабелон Ж.-П. Генрих IV. С. 200-201.