– Я неспроста принесла сюда эту свечку. Представьте себе, что этот маленький огонёк является символом или знаком того, что в этой палате, в нашей среде, присутствует сила Божья, и я верю и надеюсь, то Божий Дух поможет мне освободиться от тяжкого бремени греха. Повторяю, я очень виновата перед Богом и перед вами. А теперь слушайте внимательно, – сказала Валентина Яковлевна, поднявшись со своего места. Она подошла совсем близко к кровати больного Чернова и продолжила, глядя ему в глаза, – товарищ Чернов, сидящая здесь миловидная девушка, медсестра, которая за Вами ухаживает, Маргарита Кран, и есть Ваша родная дочь.
И опять полная тишина: Услышанное подействовало на слушателей, как объявление смертного приговора.
Больной приподнял голову и громко сказал:
– Этого не может быть!
Мария Кран побледнела и чуть не потеряла сознание. Маргарита это заметила и, подойдя к ней, нежно её обняла.
– Может, Павел Семёнович! – продолжала Валентина Яковлевна. – Я всё тщательно расследовала и никогда бы не стала говорить таких слов, если бы не имела точных сведений..
Мария Кран не выдержала и перебила медсестру:
– Неужели Вы, Валентина Яковлевна, думаете, что я не знаю отца моей дочери?! Ведь это глупо! Вы оскорбляете меня и больного Чернова, и это очень неприлично с Вашей стороны!
– Дорогие вы мои, – продолжала старшая медсестра,
– пожалуйста, выслушайте меня, я постараюсь всё объяснить и обещаю вам, что уже через четверть часа вы всё поймёте, тогда и судите меня. Я согласна понести любое наказание, потому что признаю себя виноватой.
А теперь, уважаемая Мария Кран, у меня к Вам такой вопрос: помните ли Вы, при каких обстоятельствах появился на свет Ваш ребёнок?
– Вы имеете в виду Маргариту?
– Ну, допустим, это пока не имеет значения, но очень важно другое.
В то время, двадцать лет тому назад, в родильном доме, где Вы лежали, работала молодая медсестра, и это была я. Вы, Мария Кран, поступили в родильное отделение почти одновременно с другой женщиной и лежали с ней в одной палате. И, как всегда бывает, женщины в таких случаях знакомятся и вступают в общий разговор.
Я была молода, ухаживала за вами, и мы очень скоро сдружились. Посмотрите на меня внимательно, Мария Кран, возможно, Вы узнаете меня. Лично я очень хорошо помню все подробности того времени, как и наш общий с вами разговор. Мы с вами тогда шутили и смеялись, пока ещё не наступили предродовые боли, и я по молодости спросила шутя:
“А кого бы Вы хотели иметь, Мария: мальчика или девочку?” Вы тогда ответили мне: “Ой, если бы это 14></emphasis > зависело от нашего пожелания, то мы с мужем хотели бы девочку”.
“А Вы?” – спросила я у другой женщины. “Я очень мечтаю о сыне. Муж хочет, чтобы у нас был наследник, чтобы сохранилась его фамилия”. Тогда я, смеясь, сказала:
“Будем надеяться, что ваши пожелания исполнятся”. А теперь я вам признаюсь, что та, другая женщина, была Ваша жена, товарищ Чернов. Кажется, её звали Катей, к сожалению, она умерла. Так вот, когда настало время рожать. Вы, Мария Кран, из-за трудных родов, потеряли сознание, а когда пришли в себя. Ваш младенец уже лежал в детской палате. В то же самое время родила и супруга Чернова. И что вы думаете? Пол новорожденных не соответствовал вашим пожеланиям. Вы, Мария, тогда родили сына, а у Кати, супруги Чернова, была дочка.
– Что я слышу! Неужели это возможно? – со стоном вымолвила Мария и заплакала, опустив голову. Валентина Яковлевна продолжала:
– :И тогда я совершила самый большой грех в моей жизни: я переменила младенцев. Мне тогда казалось, что творила благородно, что Вы, Мария, будете счастливы, как и супруги Черновы, но, к большому сожалению, я не подумала о себе. Я тогда ещё не знала, как страшно тяжело нести в себе такой грех. Я обменяла не только детей, но и их судьбы. Они обрели других родителей, правильнее сказать, других воспитателей, от чего и вся их жизнь стала другой. Теперь я понимаю, что это ужасно и непростительно для меня, но это было, и это горькая правда.
– Что же это получается, – произнёс дрожащим голосом больной Чернов. – Выходит, что я вырастил и воспитал чужого ребёнка? Какой ужас! Но ещё намного страшнее то, что я лично терзал и мучил свою собственную дочь! Я лишил её настоящего детского счастья, и это в то время, когда чужие люди старались всеми силами и возможностями осчастливить её! Понимаете ли вы, присутствующие здесь люди, что мы наделали?!