– Когда я высыпала мусор из совка в топку на горящие угли, то заметила блеск. И когда присмотрелась, увидела звёздочку, только достать её уже не смогла.
В учительской наступила тишина. Нина Михайловна покраснела, как рак, и злыми глазами смотрела на Маргариту, будто видела перед собой самого злейшего врага.
Директор задумался, постукивая карандашом по столу. Потом, после короткой паузы, сказал, глядя на Маргариту:
– Знаешь ли, девочка, что ты наделала? Ты сожгла в печке значок с изображением вождя революции!
– Признайся сейчас же, кто тебе велел это сделать!
– воскликнула Нина Михайловна и придвинулась к Маргарите так близко, что та почувствовала её дыхание.
– Я вам сказала правду, – ответила Маргарита и заплакала от обиды.
– Ну, ладно, – произнёс директор, – не расстраивайся, Маргарита, Нина Михайловна немного погорячилась, но это не значит, что она тебе желает зла. Мы все тревожимся за твою судьбу, хотим, чтобы ты стала радостной и счастливой. А теперь вытри слёзы и иди домой, мы скоро тебя примем в пионеры, тогда больше никто не будет над тобой смеяться.
Директор постарался улыбнуться, но Маргарита заметила, что его улыбка искусственная, без тепла и любви к ней.
После того, как ученица Кран вышла из кабинета, озабоченные педагоги вопросительно посмотрели друг на друга.
– Да, история неприятная, – произнёс директор, глядя на своих коллег, – и ещё неизвестно, как на такой | случай отреагирует РОНО и райком, если узнают об этой неприятности.
– Павел Сергеевич, – отозвалась учительница Маргариты,
– по-моему, достаточно того, что мы узнали истинное лицо всех наших бед.
– Что Вы имеете ввиду, Нина Михайловна?
– Не что, Павел Сергеевич, а кого? Ведь здесь всё понятно! Это они, верующие, и прежде всего отец Маргариты во всём виноват. Я удивляюсь, что сельсовет и райком так долго с ним церемонятся!
На второй же день об этом мелочном, но в политическом смысле очень значимом, случае узнали в райкоме партии, где всегда рассматривались и обсуждались все дела, и откуда исходили окончательные решения по их осуществлению.
Ещё через несколько дней, в субботу, местное радио неоднократно извещало жителей села о том, что вечером в клубе состоится сход граждан с повесткой дня:
“Обсуждение группы людей, занимающихся антисоветской пропагандой”.
К этому собранию организаторы хорошо подготовились. Особо во всём был заинтересован Чернов, хотя сам и не присутствовал. Всё должно было выглядеть так, будто инициатива исходила от народа, т.е. местных жителей.
В восемь часов вечера, как было объявлено, началось собрание, которое в этот раз почему-то назвали “сход”.
На сцене стоял длинный стол, накрытый красным полотном, за которым сидели обвинители: председатель сельсовета, секретарь местного комитета партии, секретарь райкома, бывший председатель, ветеран и коммунист товарищ Гимбург и ещё несколько колхозников.
Все эти товарищи занимали места на сцене как важные и почётные представители власти и судьи.
На первой скамейке перед сценой сидели провинившиеся, которых и считали антисоветчиками. Кстати, это были самые добросовестные труженики. Они не воровали, не пьянствовали, как многие из числа коммунистов, не отказывались от самой простой работы. Но они, эти сидящие на скамье “подсудимых” члены колхоза, веровали в Бога.
Поскольку среди немцев было мало членов партии, их рассадили в зале поодиночно, чтобы во время выступлений казалось, будто в зале много обвинителей. Учителя, конечно, тоже сидели среди простых граждан и были хорошо проинформированы, о чём говорить.
На скамье провинившихся сидел и отец Маргариты. Он уже знал, что являлся главным “преступником”, что обсуждение и обвинение непременно начнётся с него.
– В райком партии поступило сообщение, – начал свою речь секретарь, – что в вашем селе сформировалась небольшая группа верующих людей, занимающаяся агитацией с целью вовлечения в свои ряды молодых людей, пионеров и комсомольцев. Эти люди, в числе которых и “самозваный” проповедник Пётр Кран, внушают честным советским людям свою мораль. Они утверждают, что вступать в комсомол – грех, посещать кинотеатр или клуб нельзя, даже участие в художественной самодеятельности – грешное дело. В связи с этим в селе возникла напряжённая обстановка, мешающая нормальной жизни честных людей. Чтобы эту антисоветскую деятельность, это грязное дело некоторых лиц вовремя приостановить, мы с вами и собрались в этом зале.
Стояла гробовая тишина. Если кто-то и радовался, то таких было очень мало. Большинство же людей с жалостью и сочувствием смотрели на своих добрых односельчан, сидящих на первой скамье.