18 декабря в субботу перед цензурой примчался, запыхавшись, английский директор. Очень обрадовался, что застал остальных директоров. Он сообщил, что доложил своему руководству о поведении Гесса. Его руководство считает, что директора поспешили с наказанием заключенного. Англичане предлагают отменить наказание. Выслушав английского директора, все высказались против. Американский директор как председательствующий много говорил о престиже директоров. Его поддержали остальные, так что подполковник Бенфилд остался в меньшинстве. Гесс, в свою очередь, написал на двух страницах объяснение, где оправдывался и тоже просил отменить наказание. Он, мол, не отказывался от пищи вообще, а только просил выдать ему верхнюю одежду, так как в камере холодно при открытой форточке.
На своем заседании директора рассмотрели эту просьбу и, поскольку срок наказания истек, она автоматически отпала. На заседании председательствующий американский директор предложил письмо адвоката Гесса Зейделя передать цензорам на их усмотрение. Они решат, вручать его Гессу или нет. Все согласились, кроме советского директора. Наш директор напомнил своим коллегам, что письмо Зейделя пришло на неделе, когда Гесс был наказан и лишен права получать любую корреспонденцию. Для всех это оказалось неожиданным. Тогда английский директор предложил передать решение вопроса на усмотрение вышестоящего руководства. Американский же директор продолжал настаивать на необходимости вручения письма, обосновывая свое требование тем, что это не личное письмо от родственников, а официальный документ от адвоката, с которым заключенный может переписываться согласно Уставу тюрьмы.
Спорили до умопомрачения. Я встала, открыла окно, весь табачный дым устремился на улицу. Солнце село, стало темнеть.
Я стояла у открытого окна. Ко мне подошел американский директор. Я ему тихо говорю: “Уступите, ведь ваш спор не стоит выеденного яйца, просто нашла коса на камень. Наш директор ни за что не уступит — ведь у нас позиция”. И он… уступил, а английский директор снова поднял вопрос об обесточивании электрозабора вокруг тюрьмы в дневное время, но, не получив поддержки, вообще снял этот вопрос с повестки дня. Еще в 1950 году представитель фирмы “Сименс” предупреждал, что выключение тока на время технически нецелесообразно и отрицательно скажется на состоянии проводки, особенно во время плохой погоды. Тогда же французский директор, отвечающий за финансы, предложил вообще сменить всю проводку. Это позволило бы выключать напряжение в дневное время без проблем, да и Сенат Западного Берлина сэкономит на этом, так как эксплуатация электрозабора обходится в пять тысяч марок. И вот в очередной раз решили все оставить без изменений.
На следующий день утром в спортзале Радиодома Западного Берлина состоялся парад войск трех западных держав по случаю отъезда американского коменданта, а вечером — большой прием. Все было красочно, торжественно. Кое-что я засняла на цветную пленку, правда, не знаю, что из этого получится.
Встречаем Новый, 1960 год. Еще один год в Берлине — четвертый. Как хочется домой, в Союз, в Москву. Я так давно не видела маму…
Не вела дневник почти месяц. В конце декабря прошлого года тюрьму посетил с инспекцией вновь прибывший американский генерал Осборн, который заменил генерала Хемлета. Генерал с многочисленной свитой прибыл к 12 часам. В зале заседаний состоялось знакомство с директорами, переводчиками. Генерал осмотрел все служебные помещения тюрьмы, зашел в канцелярию к секретарям. Их в Шпандау двое. Леонов и Стефанович. Леонов рассказывал мне, что родился в Финляндии. Он прекрасно владеет четырьмя языками: русским, английским, французским и немецким. Живет с семьей при тюрьме. Стефанович плохо говорит на всех языках, кроме родного, но очень исполнителен. Живет один, каждый год отдыхает на немецких курортах, откуда обычно присылает всем красивые открытки.