– А если быть точнее, мне нравятся девушки без макияжа, более настоящими. Понимаешь?
– Да…
Постепенно мне удалось разговорить её, продолжая сидеть вобнимку и размышлять на втором плане, почему та рука вдруг стала горячее моих, не то ли это, о чем я думаю?
– Расскажешь о себе? – она неожиданно сгладила острые углы и отвела все мысли прочь.
– Ну, так сразу и не расскажешь.
– У тебя было проколото ухо?
– Пфф, с чего это взяла?
– А что за шрам у тебя на ухе?
– Этот шрам я получил совсем нелепо как-то, когда Марат перевозил спортзал на новое место, я и еще двое несли большое пластиковое окно. Вроде лето было, сухо, ребята, не помню кто такие, вдвоем с одной стороны несли, я с другой один. И тот, что поменьше, поскользнулся на ровном месте и шлепнулся на мягкую точку, естественно, у второго дрогнула рука, ну и у меня тоже. Окно резко скользнуло вниз, проехавшись по лицу, да и по уху тоже. Окно, кстати, осталось цело, только крови столько было… Вот и вся история.
– Да? Шрама почти и не видно… – она уже без всякой застенчивости разглядывала лицо, в частности, уши. – А с левым ухом что тогда приключилось?
– Здесь куда все интереснее. Этот шрам моложе, его я получил в армии, уже в ЕКБ, в караульном помещении, где и прошел остаток службы. В общем, когда я еще был караульным волком, часовым, я занимал второй пост. У меня были сменные, один молодой, такой же, как и я, пришедший совсем недавно и один бывалый. Так вот, я, конечно, не знаю, кто конкретно из тех двоих насвинячил. Грыз семечки на посту, оставив после себя солидную шелуху. Подозреваю, что это был оборзевший старослужащий, но не суть. В один из дней эту кучу увидел генерал и ткнул дежурного по штабу и моего начкара носом в эту шелуху. Потом в карауле он, начкар, построил нас троих, разводящий стоял недалеко и слушал, как на нас орут и дрочат: сесть, встать, сесть, упор лежа, встать, упор лежа… Так продолжалось пять минут, а он все зверел и зверел, никто не признавался. Сначала был дед, потом слесарь, а за ним я. И тут пошел разнос. Первого он пнул по копчику, тот слег и как давай скулить, на второго с размаху наступил и слесарь чуть не задохнулся. И вот, когда до меня дошло, как сейчас помню. «Фокс, а хер ли ты молчишь, тоже не знаешь?» Я подозревал, но не утверждал, и все же, если бы даже знал, не сказал бы. Как-то не принято в армии это. Я ему ответил, что, мол, не знаю… Он задрал ногу и съездил мне по лицу берцом с такой силой, что посыпались звезды из глаз и порвалось ухо. Я грохнулся и вновь принял изначальное положение. Мы вновь стоим в упоре лежа, на плитку все интенсивнее капала моя кровь, слесарь тяжело дышал, а дед скулил. Знаешь, насколько без головы был мой разводящий, но, кажется, в тот день ему было искренне жалко нас.
Евгения закрывала рот руками, вздыхала и всякий раз щурилась, как будто у нее во рту лимон. В ней столько сострадания, можно подумать, она это пережила сама, а для меня это как сон, и не составляет труда говорить об этом, не скрывая улыбки.
– Да уж, я в шоке от армии! – ее охватила волна недоумении, у нее начался словесный понос, который я еще не видел, она тараторила как пулемет. – Как ты вообще попал?
– Куда? В армию? – я расмеялся над своей не совсем умной шуткой, чтоб как-то сгладить углы.
– Да нет, в Екатеринбург.
– Ооо…
– Что?
– Это история не лучше.
– Правда? Расскажи!
– Ну, дело было так, сначала нас загнали в штаб, тех, кто приехал со мной из Саратова. Там нас распределили, и я попал в батальон роты охраны. Трое – какие-то дохляки и я. Я их до этого не знал, да и не горел особо желанием. И вот, нас повели. Зашли в подъезд, на второй этаж, там все отличалось по сравнению с Саратовом. Нас встретил прапорщик и повёл за собой, выпотрошил наши сумки с личными вещами и половину из них якобы конфисковал. Потом расположили нас и через полчаса за нами пришел какой-то контрактник, младший сержант, сам пиздюк, а пальцы веером и брызжит слюной. В приказном порядке построил нас и повёл на улицу. Мы шли минут 20 и пришли в поле. Стало как-то не по себе, знаешь, к тому же я продрог от сквозного ветра. На мне из теплого был бушлат и шапка-ушанка, брюки летние, под ними трико, а на ногах летняя обувь, потому что другой не было. Теплые носки вообще никак не спасали. Вот мы втроем там и прониклись всей прелестью армии. Там уже было несколько ребят, они тянули тент в разные стороны. Как оказалось, это была будущая палатка. Время уже было почти полночь, и меня возмущало, когда же нас заберут. Я откровенно не чую конечностей, снег по колено, ветер завывает. Так продолжалось бесконечно долго, а за нами так никто и не шел. И тут время два часа ночи, приходит какое-то тело с чайником и пакетом в руках. Нас собрали вновь якобы на перекус. Почти убитые, в попытке как-то согреться мы стояли с кружками в ряд. Все это по-прежнему происходит на улице. Палатка на 30 человек собрана только наполовину. И вот. Мы стоим в ряд, он подошел к первому, вынул что-то белое из пакета и дал ему в перчатку, тот засунул это в рот. Подставил стакан, а пришедший наклонил чайник, из чайника ничего не потекло. Как дальше выяснилось, чай замерз и превратился в лед, пока он шел. Ответственный отметелил его и в итоге мы получили то, что белое оказалось салом. Им хоть гвозди забивай. Этот кусочек был ледяной, сначала он долго не таял, а потом еще и не жевался. После этого мы проработали еще два часа и, наконец, в четыре утра нас отвели в располагу. Я рухнул на кровать прямо в вещах, изнеможденный и почти обезвоженный. Через два часа нас подняли по тревоге, мне по-прежнему холодно, казалось, что сейчас сдохну. Дойдя до столовой, я еле стоял у входа, а потом в очереди. Но благо там было душно и я бысто начал приходить в себя, а после того, как поел, и вовсе ожил. К нам опять подошел тот сопляк и сказал, что после завтрака поведет нас собирать палатку. Я был в шоке от такой тирании. Как он к обещал, мы пошли на палатки, но нас по пути остановил полковник, у самого лазарета, и поинтересовался у того, куда он нас ведет. Услышав достоверный ответ, он буквально получил по шапке, наорал на него и на нас, что мы не бережем себя, а потом он бегом отправил нас переодеваться. Я был рад, что тому влетело. Но лучше стало не на много. Мы оделись чуть теплее, и после этого почти так же нон-стоп собирали эту гребанную палатку еще два дня. Вот и все, а потом вроде постепенно становилось лучше.