Ну что же, не можешь работать головой — работай ногами. Облагородив нижние конечности джинсами и кроссовками, я ринулась в бой, воззвав попутно к духам Брюса Ли, Вагнера и кавалерист-девицы Дуровой. На абор-рдаж! В последний момент еще хватило соображения сунуть в карман фонарик и газовый баллончик — что-то мне этот жест напомнил...
А, потом! Скатилась по лестнице — лифт, как всегда, когда он больше всего нужен, был то ли занят, то ли сломан — и понеслась по пересеченной местности родного двора. Вот уж воистину, сон в руку!
На площадке имела место быть картина трогательная, комичная и ужасная одновременно.
Впрочем, то, что она ужасная, стало ясно несколько позже. А вначале меня поразил запах — как в деревенском сортире, ну, может, чуть послабее, все-таки открытое пространство, не деревянная будочка. Не самая приятная атмосфера. Особенно для вокальных упражнений.
Но концертантам это, похоже, ничуть не мешало: полдюжины собак всех мастей и размеров заливались на разные голоса и, что удивительно, в разные стороны. Безмолвствовал лишь один пес — Джек, он же Полкан, он же Шарик и Бобик. Он занимался более важным делом, чем реклама зоологической оперы: деликатно, как тот самый початок кукурузы, придерживал за горло лежащего на земле мужчину в темной одежке. Стоило пленнику шевельнуться, клыки Джека нежно касались его горла, не причиняя, однако, видимого вреда.
В темноте белело только лицо и почему-то одна ступня. Я пригляделась: на одной ноге туфля была, на другой — нет. Странные привычки у этих мужчин... Да и сами они... С некоторым усилием я узнала в пленнике того самого придурка-кандидата, что устраивал на рынке скандал своей бывшей жене.
В полуметре лежало еще одно тело. Женское. С чулком на шее. Чулок был не «Маргарита», хотя и похожий. Я попыталась его развязать, но безуспешно, настолько он утонул в складках кожи. Страшно не было — зато злость меня душила всепоглощающая. Если бы не опасение задеть Полкана, я точно полила бы этого пленного мерзавца из баллончика. А может, и вовсе убила бы.
— Разрежьте.
Я вздрогнула и обернулась. Оказывается, пока я вникала в ситуацию, сцена пополнилась новыми действующими лицами. Одно из них представляло собой типичного — прямо из анекдотов — нового русского: златая цепь на дубе том и пляжные шорты до колен, разрисованные пальмами и прочими веселостями. Только малинового пиджака и не хватало. Хотя по такой жаре...
Но анекдоты анекдотами, а именно это «лицо» светило вторым, кроме моего, фонариком и протягивало мне раскрытый перочинный нож. Остальные, человека три-четыре, предпочли роль сторонних наблюдателей и стояли поодаль, не пытаясь ни во что вмешиваться.
После недолгой возни я справилась с чулком. Хотя могла бы этого и не делать: по правде, тело уже начинало холодеть. Однако, надо идти звонить Ильину или прямо 02. Как бы в ответ на эту мысль пальмовые шорты задиньдинькали весьма характерным позвякиванием. На свет — хотя какой уж там свет в два фонарика — появился мобильник: «Да — не знаю — приду, расскажу — скоро».
— Извините, вы не позволите позвонить?
Владелец протянул мне трубку:
— Конечно, возьмите, надо же сообщить...
Надо же! Такой весь из себя типичный субъект, а поведение — выше всяких похвал. А на земле валяется кандидат наук (небось, философских), который только что задушил собственную — пусть и бывшую — жену.
Сколько живешь, столько и удивляешься. Во всяком случае, жизнь постоянно оказывается куда богаче любых представлений о ней.
23.
Бог все делает к лучшему… Но худшим из всех возможных способов…
Мария
Ильин приехал через четверть часа. Вместе с — как это называется — опергруппой? Всякие там эксперты, следователи и прочие.
Потом еще часа два я сидела поодаль и наблюдала за тем, как они работают. Ильин позадавал мне какие-то дурацкие вопросы — для порядку, что ли? — но взамен поделился кое-какой информацией.
Судя по следам, кандидат задушил жену дома, а когда понес ее на площадку, наткнулся на Джека-Бобика. Джеку он не понравился, произошел обмен мнениями, в результате которого кандидат потерял туфлю — ее, с явными следами собачьих зубов, нашли неподалеку в зарослях — потерял равновесие, уронил свою ношу, упал сам, после чего Полканчик взял его за горлышко и ухитрился при этом созвать своих придворных для поднятия максимального шума-гама-тарарама.
Кандидат, похоже, доведенный Джеком до полной прострации, тут же стал признаваться во всем сразу. Женщин он душил в назидание, чтобы напугать свою «пиявку, которая высосала из надежды современной науки все соки» — чтоб знала, что ей предстоит.
Господи, кого только по этой земле не ходит!
По рассказу убийцы, жертв, помимо его жены, было не четыре, а по крайней мере десять. Когда ему указали на несоответствие, он легко согласился: да, знаете, мол, женщины, сбился со счета. В общем, не то псих, не то придуривался. Но псих или нет, а группа по «маргариткам» получила своего маньяка тепленького и полностью готового к дальнейшему употреблению.
24.
Конечно, счастье не зависит от количества денег –
но удобнее плакать в лимузине, чем в автобусе…
Жаклин Кеннеди-Онассис
Костик, в виде исключения, не сидел на ступеньке у моих дверей, а стоял, облокотившись о лестничные перила. Войдя в квартиру, он не прошел сразу на кухню — к чему я успела уже привыкнуть — а остановился в прихожей и после некоторого размышления сообщил:
— Я попрощаться хотел...
— В каком смысле?
Костик пожал плечами, выражая недоумение моей непонятливостью. В самом деле, уж слово «попрощаться» в русском языке имеет один, вполне определенный смысл.
Если, конечно, забыть о прощании с покойниками — но я пока, кажется, еще не труп. Как в том анекдоте про больного на каталке: «Зачем в морг? Я же еще живой? — Так мы еще и не доехали».
Да, боюсь, что у меня есть немалые шансы не дожить до окончания этой истории. Правда, Альбина мертва — что совершенно непонятно, но очень успокаивает. Однако я ведь могу и ошибаться в своих предположениях. Костик пояснил:
— Уезжаю. В Новосибирск. Ну не совсем в Новосибирск, около. Вечером паровоз.
— А как же консерватория? А Бельгия?
— Подождет. Мне всегда хотелось поиграть джаз... У меня там приятель рядом... Звал...
— А мама?
— С мамой Тамара Витальевна поживет, я договорился, ей так даже удобнее.
Я очень ясно чувствовала, что единственное, чего мне сейчас нельзя делать — это удивляться.
— Валерий Михайлович про тебя спрашивал. Он ведь совсем один остался, ты последний сколько-то близкий ему человек. Ты ему нужен.
Костик снова пожал плечами.
— Он умрет скоро, — он сказал это без всякого выражения, просто сообщил очевидный и потому малоинтересный факт.
Мне раньше никогда не приходило в голову, что ангелы должны быть нечеловечески жестоки. Вот именно — нечеловечески. Впрочем, зря я так на Костика. Он ведь пришел попрощаться — и именно по-человечески, не божественно. А внешнее безразличие... Он просто принял какое-то решение и следует ему. И не собирается по этому поводу разбрасывать вопли и сопли. Если вы, к примеру, собираетесь выстроить новый дом, то жалость к старому жилищу, которое придется снести, — чувство более чем естественное, однако, если вы с ним не справитесь, то никогда ничего не построите. А если вам пора удалять зуб, то не стоит тратить много времени на страх, иначе вы рискуете лишиться и соседних.
— Как умрет? — вырвалось у меня, Костик же в ответ только пожал плечами. — Тем более. Тебе его не жаль?
Он покачал головой.
— Нет. Достаточно было хоть раз обратить внимание на то, как Альбина на эти цацки смотрит. Она их хотела так, как ни вещь, ни человека хотеть нельзя, это плохо кончается.