— Сделай мне тоже бутерброд, ладно?
Звонок телефона нарушил тишину квартиры незадолго до полуночи. Он поспешил взять трубку, чтобы сигнал не разбудил жену. Он осторожно прошлепал босиком мимо ее закрытой двери, радуясь, что они больше не спят вместе, и ловким движением беззвучно закрыл за собой дверь кабинета.
— Да? — ответил он, взяв трубку.
— Она только что позвонила, — сказал голос на другом конце провода. — Она уже и раньше звонила сегодня.
Он помолчал. Несмотря на то что он ждал этого звонка, его мучила тревога. Для себя он решил, что это нормально. Никто не смог бы участвовать в таком деле, не ощущая страха.
— Значит, все по плану, — отозвался он.
— Все по плану, — подтвердил голос в трубке. — Завтра пойдем дальше.
— Она ничего не подозревает? Ей понятно, что у нее серьезные проблемы?
— Пока нет. Но завтра ей станет ясно, насколько все серьезно.
— И тогда будет уже слишком поздно, — завершил он со вздохом.
— Да, — согласился голос в трубке. — Тогда все уже завершится.
Он растерянно теребил чистый блокнот на дубовом столе. Свет уличного фонаря окрашивал цветы на окне в желтый цвет.
— А что с нашим другом, прибывшим из Арланды несколько дней назад?
— Он в квартире, где его оставила связная. Завтра он должен быть готов выполнить задание.
На улице за окном ехали автомобили. Шины шуршали о снег. Выхлоп превращался на морозе в белый дым. Как странно. Снаружи все было как обычно.
— Нам, вероятно, следует сделать перерыв, когда мы закончим с нынешним делом? — медленно сказал он. — Я имею в виду, пока все не уляжется.
Собеседник задышал в трубку:
— Что, начинаешь сомневаться?
Он покачал головой.
— Конечно нет, — тихо ответил он, подчеркивая слова. — Но сейчас, когда мы все в центре внимания, немного осторожности нам не помешает.
Другой глухо рассмеялся:
— На виду только ты, друг мой. Всех остальных не видно.
— Вот именно, — хрипло ответил он. — Ведь именно этого ты хочешь, не так ли? Будет крайне неприятно, если появятся основания присмотреться ко мне повнимательнее. Потому что тогда со временем увидят и тебя, друг мой.
Последние слова он произнес с нажимом, и смех в трубке стих.
— Мы здесь все в одной лодке, — приглушенно произнес голос.
— Именно, — сдержанно подтвердил он. — И было бы хорошо, если бы об этом помнил не только я.
Потом он положил трубку. Зажег сигарету, хоть и знал, что жена терпеть не может, когда он курит дома. За окном шел снег, словно боги погоды отчаянно пытались похоронить все зло на земле под слоем замерзшей воды.
Четверг, 28 февраля 2008
Стокгольм
Женщина с копной рыжих волос на голове, в плохо сидящем фиолетовом платье неприятно жестикулировала и пронзительным голосом произносила жесткие и злобные слова. Петер Рюд был почти уверен, что от нее плохо пахнет и она не бреет подмышек.
Петер сел позади, в самом последнем ряду, поражаясь, как его угораздило оказаться здесь, на этих лекциях о равенстве полов, когда были дела поважней. Если бы Маргарета Берлин побывала здесь сама, ей стало бы стыдно за свое решение. Из всех курсов по равноправию это наверняка самый отвратительный. Очень грустно. Жаль фру Берлин.
Он ерзал — беспокойство зудело в ногах, пузырилось в крови, он чувствовал, что закипает. Это же несправедливо. Несправедливо!
Он покраснел, вспомнив выволочку, устроенную Маргаретой Берлин. С какой же кретинской уверенностью она объявляла ему свой приговор, сидя за столом! Можно подумать, у нее есть право учить его, как вести себя в полиции!
И у нее еще хватило наглости напомнить ему тот казус на рождественской вечеринке!
Петер сглотнул, ощущая не только стыд и страх, но и злость. Ведь он же не виноват, это и дураку понятно. Кроме того, Маргарета Берлин ошибается в главном: полиция — такое же рабочее место, как и любая другая организация, и спать он может с кем угодно.
Снова воспоминания. На сей раз с Рождества.
Разгоряченные тела на слишком тесном танцполе в кафетерии. Алкоголь в объемах, превышающих запланированные, танцы под музыку, выбивающуюся из задуманной программы. Как метко заметил на следующий день его коллега Хассе, вечеринка оказалась просто улетной. Петер отрывался по полной. Пил и танцевал. Танцевал и пил. Ноги сами носили его от одной женщины к другой.
Потом он танцевал с Элин Бредберг. Глянцевитая кожа, темные волосы и живые глаза. Такие глаза Петер видал и раньше. Голодные, жаждущие охоты и погони. Глаза, которые хотят.