Грэйс всё это время моталась между Рино и Спрингфилдом. Она занималась то документами, которые остались от матери, то портретом, который не так давно заказал у неё Эрик. Второе занятие, конечно, женщине было больше по душе, но первое требовало и времени, и нервов, и вложений.
Розали из больницы практически не выпускали. Когда никто не видел, она плакала, осознавая, что во всём виновата только она сама. Если поначалу девушка пыталась обвинить в этом сначала отца, а после Джима, то сейчас картина происходящего складывалась перед ней максимально чётко.
Когда Алан приходил к дочери, она каждый раз обнимала его и извинялась. Сердце мужчины в эти моменты вздрагивало. Пусть ему самому было бесконечно тяжело, но он понимал, что чувствует Роуз. К концу подходил и отпуск. Да, пусть поиск и сдвинулся с мёртвой точки, они были вместе, но… Разве этого было достаточно? Приходилось и дальше страдать во имя светлого будущего, как бы абсурдно то не звучало.
В очередной раз подаваясь в участок, Алан снова слышал о том, что Розали нужна здесь и сейчас. Он видел, что дочь хотела домой. Хотел вернуться в Спрингфилд и он сам. От подобной беспомощности руки не поднимались.
Когда стартовал очередной день хождения по мукам в Карсон-Сити, к больнице подъехала Грэйс. Прежде всего она набрала Алана, лишь после поднялась к палате. Роуз больше не смотрела на женщину волком, как-то было прежде. Пусть таким достаточно кривым, но их отношения прогрессировали. В какой-то момент Розали попросила выйти отца из палаты. Тот, конечно, удивился. Не меньше удивилась и Грэйс.
— На пару слов, — девушка едва заметно улыбнулась.
— Я вся во внимании, — улыбнулась ей в ответ и Бэйкер, двигая стул к кровати.
— Я просто… — Роуз смутилась. — Я…
— Что такое? — Грэйс занервничала, думая, что девушке может быть плохо.
— Я дура, — юная мисс Марш заплакала. — Прости меня, пожалуйста. Я полная дура.
— Господи, Розали, — Бэйкер встала на ноги, после чего присела уже на край кровати девушки и обняла её так, как в трудные моменты её саму некогда обнимала мама.
— Грэйс, прости меня, — Роуз продолжала плакать и лишь крепче прижалась к женщине. — Я ничего не понимала. Я так тупо портила тебе и папе жизнь, а вы просто хотели быть счастливыми. Я сама не могла такой быть и вам не давала…
— Всё хорошо, — Бэйкер поцеловала девушку в макушку.
— Ничего не хорошо!
— Розали, милая, это возраст, — Грэйс улыбнулась.
Роуз не хотела отпускать женщину. Ей почему-то вдруг стало так тепло… Будто была это вовсе не какая-то едва знакомая Грэйс Бэйкер, а сама Эннис Марш, такая же родная и с тем же запахом и голосом. Быть может, дело в какой-то особой магии? Нет. Маленькой беглянке попросту не хватало матери, а впустить в свою жизнь и жизнь отца новую женщину до этого момента она не могла позволить. Чёрт возьми, какой же глупой были все её попытки разрушать папины отношения… И, что странно, они лишили женской ласки не столько Алана, сколько саму Роуз.
***
Эрик тем временем сидел дома в полном одиночестве. В холодильнике стояла бутылка вина, но притрагиваться к ней не было никакого желания. Ровно так же не хотелось готовить ужин, да и вообще есть. Без Розали это всё почему-то не имело смысла.
Он так и не заправил диван с момента её ухода, а спать в свою комнату почему-то не тянуло. На крючке в ванной висело полотенце Роуз, в стаканчике стояла её зубная щётка. Эрику время от времени казалось, что вот-вот она должна постучать в дверь и войти в квартиру. Но нет, этого не происходило. Не давал о себе знать Алан, не звонила Грэйс. В обиде была даже мама.
Писать что-либо Розали молодой человек почему-то боялся. Он не хотел навязываться даже несмотря на то, что ему самому в жизни становилось пусто. Делать что-либо деструктивное в свой адрес он не собирался, но и терпеть это не хотелось. Однако наравне с этим появлялась мысль: а что, если оно пройдёт само? И Эрик продолжал лежать на тех простынях, на которых совсем недавно спала Роуз. Та Роуз, в которую он почему-то влюблялся.
Бутылка вина так и оставалась нетронутой изо дня в день. Эрик уходил на работу утром, ел фаст-фуд в обед и приходил домой только спать. До того, как засыпал — надеялся на чудо. Но его не происходило: Роуз за дверью волшебным образом не появлялась…
========== Глава 17. Отношение к чужому труду ==========
Удивительно, но чем дальше заходило дело, тем проще становилось вытаскивать из него Розали — определённые связи Алана прекрасно выполняли свою работу. Однако в Карсон-Сити всё-таки пришлось задержаться. Но, стоит сказать, снимать квартиру с посуточной оплатой было всё же куда лучше, чем безвылазно находиться в больнице. Роуз, наконец, могла нормально поесть и не имела особых ограничений в своих передвижениях. Что, правда, стало бесполезным — теперь на улицу высовываться не хотела она сама.
Удивительно быстро девушка менялась, причём совершенно добровольно. Если ещё вчера она не выносила того факта, что у её отца есть другая женщина, то сейчас она даже спрашивала, как скоро к ним в гости приедет Грэйс. Каждый раз, как возвращался из участка Алан, дочь накрывала ему на стол. Мужчина был, наконец, счастлив: всё устаканивалось. Конечно, поведение Розали создало ему ряд проблем, но каждая из них была решаема. Некоторые трудности исчезали сами собой, за некоторые стоило заплатить. Одно было ясно точно: на жизнь в Спрингфилде это никак не повлияет.
Грэйс, тем временем, творила. Она ухватила вдохновение за хвост и писала портрет, заказанный Эриком. В Спрингфилде было тихо, и это только способствовало работе. Каждый штрих был Бэйкер в радость. Особо её подталкивал к продуктивности тот момент, что пишет она не для безликого заказчика, а для человека, который, в первую очередь, сделал доброе дело.
Когда Алан в очередной раз вернулся из участка в Карсон-Сити, дело уже было готово отправиться на дальнюю полку. Во всяком случае, для Розали. Ей повезло — всё же удалось выкрутить всё таким образом, чтобы она прошла там как свидетель. Максимум, что ждало девушку — суд, и то, только ради дачи очередных показаний против шайки моральных уродов, которые Роуз те колёса толкнули. Как выяснилось немного позже, они же её и обчистили, но что-либо ещё сделать не успели — прохожие вызвали девушке скорую.
Мисс Марш накрывала на стол, вспоминая при этом, как же вкусно готовил Эрик. Она пыталась приблизиться к его стряпне, но опыта для этого было мало. Девушка прекрасно понимала, что Алан на любой её кулинарный шедевр ответит словом «вкусно», но ей этого было мало. Она хотела, чтобы это самое «вкусно» прослеживалось во взгляде. Накрывая на стол в очередной раз, Роуз улыбалась. Улыбался и полицейский — видеть дочь в добром здравии и настроении было для него, пожалуй, лучшей наградой за все те годы, что он старался вырастить из неё человека.
Где-то в глубине души, конечно, Алан боялся, что маленькая беглянка ещё покажет зубки, но что-то ему подсказывало, что на грабли прыгать ей не захочется.
Всю небольшую квартиру залил аппетитный аромат жаренного мяса и кабачков. Роуз открыла форточку, но с улицы тянуло сладкой выпечкой — буквально под окнами располагалась небольшая частная пекарня. Алан, к слову, повадился в неё заходить, отчего каждый день на столе в салатнике были не овощи, а круассаны с шоколадной начинкой и сдобные сладкие булочки с изюмом. Если вторые уплетал сам мужчина, то за первые душу готова была продать не только Розали, но и периодически появляющаяся в квартире Грэйс.
Когда Алан присел за стол, девушка задумалась. Она долго водила вилкой по тарелке, периодически отрезая маленькие кусочки от стейка или всячески издеваясь над кружочком кабачка.
— Пап, я хотела поговорить, — вдруг начала Роуз.
— О чём? — Марш-старший отвлёкся от трапезы.
— О маме, — девушка положила столовые приборы на тарелку. — Какой она была?
— Красивой, — Алан мечтательно улыбнулся. — Доброй, умной. И упёртой, как ты, если даже не хуже.
— Ты скучаешь по ней?
— Я не знаю, Роуз, — мужчина тяжело вздохнул. — Прошло уже много лет. Я часто возвращался к тому моменту… И каждый раз чувствую себя виноватым, — он сделал паузу. — Я пытался забыть Эннис, но не могу. Твоя мама всегда будет занимать в моей памяти одно из самых светлых мест.