Увидев в отделении Алана, все до единого смотрели на него с сочувствием. Каждый прекрасно понимал, что Розали приносит мужчине немало проблем. Некоторые диву давались, почему и как мистер Марш сумел сохранить свою любовь к непослушной дочери, которая ни во что его не ставит.
Мужчина снял джинсовую куртку, взял её в руки и прошёл вглубь участка. Узкие коридоры быстро привели его к нужной двери. Постучав, Алан вошёл вовнутрь. Внутри, помимо Роуз, был детектив и какой-то ещё подросток.
— Эдвард, — Марш кивнул давнему знакомому.
— Этого я сам домой доставлю, — светловолосый мужчина просматривал документы задержанного.
— Спасибо за звонок, — Алан протянул детективу руку.
— У меня выбора не было, — Эдвард, пожав плечами, ответил рукопожатием.
Спустя несколько минут Роуз, надув губки, сидела в машине. Алан попрощался со всеми в участке и сел за руль. Стояла тишина. За окном один за другим пролетали фонари ночного Спрингфилда. Других машин на пути практически не встречалось. Розали осознавала: отсюда надо сваливать как можно дальше. Это захолустье не несло ей абсолютно никаких перспектив.
Алан же не мог понять, как из его милой дочурки подростковый возраст и всплеск гормонов сотворили это. Несомненно, он до безумия любил Роуз. Не только потому, что она была единственным родным человеком, но и потому, что как две капли воды была похожа на Эннис. Мужчина хотел для своей малышки только лучшего, а получалось… Получалось лишь из раза в раз натыкаться на стену из упрямства и юношеского максимализма.
Алан не знал, как так вышло, что некогда послушный ребёнок сейчас разрисовывал школу граффити, подрывая репутацию некоторых учителей и оскорбляя других учеников. Он не знал, как так вышло, что Роуз ненавидела Спрингфилд. Мужчина делал всё, чтобы продлить девчонке детство, чтобы сгладить все острые углы реального мира, чтобы смягчить трагическую гибель матери. Но, как оказалось, Розали этого было недостаточно.
Вернувшись домой, девушка не притронулась к еде. В холодильнике со вчерашнего дня лежала её любимая «мексиканская» пицца, стояла двухлитровая бутылка колы. Вместо трапезы Роуз поднялась в свою комнату. Скинув рюкзак и ветровку, она придвинула к шкафу стул. Встав на него, девушка открыла дверцу верхней секции и полезла в самую глубь рукой. Вскоре в аккуратных девчачьих ручках оказалась крошечная бутылка водки и пакетик какой-то дури. Последнее Розали быстро спрятала во внутренний карман рюкзака, а вот алкоголь…
Заперев дверь в свою комнату на замок, девушка вновь взяла в руки бутылку. Она открыла крышку и сделала первый глоток едкого пойла, от которого, спустя несколько секунд, поморщилась. Гадко. Но греет. Причём греет не столько алкоголь, сколько бунтарский дух. Запретный плод сладок, ведь так?
Раздался стук. Роуз быстро спрятала бутылку обратно в шкаф и отодвинула от него стул. Дверная ручка задёргалась.
— Чего тебе? — спросила девчонка, подойдя ближе к двери.
— Роуз, нам надо поговорить о случившемся, — Алан был расстроен. — Не заставляй меня открывать дверь самостоятельно.
— Ладно, — девушка пожала плечами. — Я спущусь. Минут через пять.
Алан некоторое время не мог отойти от двери, но в конечном итоге направился в гостиную. Розали же тянула время, жуя жвачку. Она, конечно, делала вид, что ей плевать на отцовскую ругань, но получить ещё и за спиртное не хотелось. Девушка прекрасно понимала, как рассердится Алан, если найдёт что-то нехорошее в её покоях. Можно было бесконечно долго кричать про частную собственность и бунтовать по этому же поводу, но хозяином в доме оставался он. Во всяком случае, до совершеннолетия Розали.
Открыв дверь, девушка посмотрела сначала в одну сторону коридора, затем в другую. Было пусто. Она прислушалась. Алан внизу гремел стаканом. Роуз, как на автомате, закатила глаза. «Снова пиво?» — подумала она.
И не прогадала. Алан сидел в гостиной у телевизора. На столе стоял стакан с коричневой жижей, у ног мужчины была бутылка с этикеткой «тёмное нефильтрованное». Рядом со стаканом на тарелке лежали остатки вчерашней пиццы. Увидев дочь, мужчина приглушил телевизор и жестом пригласил её сесть рядом. Роуз, вспомнив про своё упрямство и гордость, присела не на диван к отцу, а в соседнее кресло. Она положила ногу на ногу и скрестила руки на груди, словно всячески стараясь закрыть себя от грядущей ссоры, которую сама и пыталась спровоцировать.
Гостиная была небольшой и нагромождённой. У стены стоял на тумбе телевизор, рядом с ним — две колонки. Напротив располагалось кресло, на котором сидел Алан. Между этим всем делом был журнальный столик. Обычно на нём лежала лишь пачка салфеток и искусственный кактус, но время от времени мужчина создавал разнообразие в виде пива и закуски к нему. В мирное время там периодически красовался попкорн — несмотря на все трудности отношений, традиция к совместному просмотру фильмов оставалась, в почёте были комедии и лёгкие боевики.
Справа от дивана была дверь, слева — целая стена с книгами, большую часть которых в дом в своё время принесла Эннис. Там было всё — от классики до каких-то современных романов и сборников поэзии малоизвестных авторов. На некоторых полках помимо книг красовались фотографии в рамочках. На них были как и молодожёны Марш, так и маленькая Роуз, которой, к слову, этот книжный уголок нравился чисто визуально. К книгам девушка притрагиваться не собиралась.
Рядом с этой стеной располагалось кресло, на котором сидела Розали. Некоторое время они с Аланом молча смотрели друг на друга. В глазах девушки читалась злоба, а отец её пребывал в смешанных чувствах. С одной стороны, он был так же зол. С другой, любовь, что он питал к дочери, мешала справедливо её наказать.
— Зачем ты это сделала? — в конце концов спросил мужчина.
— А почему нет? — Розали едва заметно усмехнулась.
— Потому что мне, как минимум, платить школе. На новую краску. Я не рассчитывал на эти расходы, — Алан тяжело вздохнул.
— Ой, пап, да брось, — девушка встала с кресла. — Ты в своём участке получаешь не тысячу долларов в месяц. И даже не две. В этом захолустье твоя зарплата весьма и весьма. И поэтому я понять не могу, какого чёрта мы тут до сих пор делаем.
— Чем тебя не устраивает Спрингфилд?
— Да всем! Всем, папа, всем! — Роуз эмоционально жестикулировала. — Это дыра. Самая настоящая дыра. Помойка.
— Не называй свой родной город помойкой.
— Город? Ты ЭТО назвал городом? — девушка засмеялась. — Оглянись. Здесь все либо стареют, либо спиваются, либо совмещают. Тут нет никаких перспектив. Куда мне идти работать после школы? — Розали вновь присела. — В алкомаркет на кассу? Да, перспективы там от бога. На проценты с продаж куплю себе замок в Силиконовой долине. С местными-то нравами.
— Роуз, я не говорю, что Спрингфилд — рай, особенно для молодёжи. Я прекрасно вижу, в каком состоянии город и какие здесь люди, — Алан скрестил руки на груди, после чего даже выглядеть стал более сурово. — Но в качестве протеста не обязательно баллончиком разрисовывать школу. Если хочешь кого-то оскорбить — бога ради, я в курсе, что не остановлю тебя. Но делай это, пожалуйста лично.
Алан прекрасно понимал, что сделать гадость втихую проще. За это, если не поймают, никто не накажет. Опыт же оскорблений при личном контакте дал бы Розали незабываемый опыт. Прежде всего потому, что получить можно было не только «сама такая» в ответ, но и несколько синяков, а то и на лице. Конечно, мужчине было бы жаль дочь в таком случае, да и сам он никогда руку на неё не поднимал и не поднял бы, но считал, что в случае физического противостояния в голове Роуз появились бы мысли о том, что она, мягко говоря, далеко не всегда права.
Девушка, тем временем, сама скрестила руки на груди. Она смотрела на отца обиженными глазами. То ли она сама, то ли возраст, то ли гормоны говорили ей, что в мире есть только два мнения: её и неправильное. В конечном итоге, Роуз встала с кресла. Она подошла к выходу из гостиной, сохраняя на себе взгляд отца, после чего обернулась к нему и сказала: