- Ты из шараги или детдомовская? Раньше я тебя не видел.
- Руку убери, пожалуйста, - холодно говорит Соня.
- А чего это ты так? Я просто познакомиться хочу. Меня Вадик зовут.
Соня встает с покрывала и оглядывается. Я тоже встаю. Вокруг отдыхает несколько мам с детьми и взрослая смешанная компания. Никто из них нам не поможет, они все сами Сиплого и его дружков боятся. Если б была компания пацанов, можно было бы к ним обратиться, но они бы благодарности захотели потом, и еще неизвестно, что было бы хуже.
- Мы с подругой хотим отдохнуть вдвоем, - спокойно произносит Соня. Она не боится, но ей неприятно, и это заметно. Она просто не понимает, что происходит. Я пытаюсь сообразить, что делать, но в голове крутится только одна мысль: не надо было сюда идти без пацанов.
- А че, я для тебя недостаточно хорош, да, сучка? – усмехается Сиплый и с размаху бьет Соню кулаком в лицо. Соня падет. Я визжу так, что все отдыхающие оборачиваются к нам. К Соне подбегает какая-то женщина. Все мужчины из смешанной компании напряженно смотрят в нашу сторону, о чем-то переговариваясь между собой, а потом дружно отворачиваются и делают вид, что ничего не заметили.
- Слышь, шмара, - тебя сюда никто не звал, - говорит Сиплый подбежавшей женщине, - Я со своей подругой сам разберусь.
- Я его не знаю, - слабо говорит Соня, глядя на женщину в упор, - Пожалуйста, вызовите скорую и милицию.
Вот черт. Еще ментов нам тут не хватало. Никогда от них помощи не было, они могут только добавить проблем. Но, как ни странно, при этих словах Сиплый плюет на песок и медленно уходит, его дружки идут следом.
- Я вызову скорую, - говорит женщина и уходит к телефону-автомату.
К нам подходит мужчина из смешанной компании и спрашивает:
- Все хорошо, девочки? Помощь нужна?
Я почему-то злюсь, хотя он мне ничем не обязан.
- Помощь была нужна две минуты назад.
Соня лежит на покрывале, обхватив руками голову.
- Пожалуйста, останьтесь до приезда милиции и дайте показания. Или запишите свои данные, чтобы они потом с вами связались, - просит она.
- А, не, я не могу, - мужчина отступает на шаг назад, - Я это… Нездешний, да. Мы все не местные.
Он быстро уходит, а я сажусь рядом с Соней и спрашиваю:
- Ты идти можешь? Они могут вернуться.
- У меня в глазах двоится, - говорит Соня, - И тошнит.
Как ни странно, быстро приезжает скорая. Нас увозят в больницу, там Соню осматривают, прикладывают холод и велят лежать три недели. Сотрясение мозга. Прямо в больничку подъезжают менты, расспрашивают. Я рассказываю все, что знаю о Сиплом. И про Ольку тоже.
- Почему его тогда не посадили? – спрашиваю я.
- Условно дали. Он тогда несовершеннолетний был, - неохотно говорит мент, - И там только вред здоровью средней тяжести. Если б еще и изнасилование – посадили бы.
- Что значит – если б еще и изнасилование? – удивляется Соня, морщась от боли, - Вы же не думаете, что девушка была на все это согласна.
- Она же добровольно с ними пошла, - мнется мент, - А ребята просто заигрались. Приходи во вторник с родителями, они должны написать заявление.
- А обязательно с родителями? – спрашивает Соня, - Они и так будут очень сильно волноваться.
- Обязательно, - говорит мент, - От тебя я не могу заявление принять.
Когда он выходит, я говорю:
- Не надо было одним на пляж идти. Я же говорила.
- Ты предлагаешь всего бояться, не сметь и шагу ступить, все время ждать, что на нас нападут? Я не хочу так жить, Марина, правда, не хочу, я лучше умру, чем буду прятаться по углам и за чужими спинами, - говорит Соня яростно и зло, - Я поправлюсь и снова пойду на пляж, буду купаться и загорать. Мне не нужно, чтобы кто-то охранял меня от внешнего мира, потому что это как в тюрьме – выходить на прогулку только под конвоем. Я не совершила никакого преступления, чтобы лишать меня свободы, понятно?
- Понятно, - отвечаю я. Мне нечего возразить, она права. Но она сейчас лежит с сотрясением мозга и огромным фингалом вокруг левого глаза. От ее правоты нет никакого толку.
Соне надо остаться в больнице на ночь, а я иду к Поэту. Он уже дома, я рассказываю ему про Соню, чтобы он не волновался. Но он все равно волнуется.
- Зачем вы туда пошли вдвоем? – спрашивает он.
- Соня так захотела, - я пожимаю плечами, - Потому что не хочет прятаться за чужими спинами и провести в заточении всю жизнь. Разве она не права?
- О, господи, - Поэт закатывает глаза, - Как же с ней сложно. А ты в порядке?
- Ага, мне не досталось на этот раз. Они же знают, что я – тёлка Казачка.
Поэт растеряно и задумчиво опускается в кресло, а я сажусь к нему на колени. Он машинально обнимает меня, и я смотрю в его лицо.
- Не переживай, - говорю я, - С ней всё будет в порядке. Ты же прямо сейчас не пойдешь избивать Сиплого?
- Нет. Но я попробую с ним поговорить, объяснить ему про уголовную ответственность.
- Не парься, - говорю я, - Казачок, когда узнает, так Сиплого отделает, что ему никакая ответственность не поможет. Не факт, что жив останется.
- Так Казачка тогда и посадят. Зачем ему это?
Я вздыхаю. Несмотря на то, что Поэт ведет себя, как тряпка, мне нравится для разнообразия побыть с парнем, который не кидается сразу бить каждого по морде. Я целую его, обхватив его лицо ладонями. Казачок бы уже стягивал с меня трусы, чтобы не терять время, а Поэт просто отвечает на поцелуй и крепче прижимает меня к себе.
- Ты читал книжку про Тимура и его команду? – спрашиваю я.
- Конечно.
- Ты – как Тимур. Такой весь добрый, всем помогаешь и пытаешься победить хулигана Квакина без насилия. Я, когда читала, всегда мечтала трахнуться с таким Тимуром, чисто для разнообразия. Но я думала, что таких не существует. Вокруг меня всегда были только хулиганы Квакины.
- Ну, не знаю, - усмехается Поэт, - По-моему, в хулиганах есть что-то притягательное. Они ведь, по сути, бунтари. Это на фоне Сиплого я Тимур, а в нашем лицее меня считали тем еще Квакиным. Смотря, с кем сравнивать.
Мы снова целуемся. Сейчас с нами нет Сони, Поэт не чувствует ее осуждающего взгляда, и не возражает, когда я стягиваю с него футболку. Но стоит мне потянуть за молнию на его джинсах, как он перехватывает мою руку:
- У тебя, вроде, полгода целибата.
- Ой, да ладно тебе, мы никому не скажем. Даже Соне. Пусть это будет нашей маленькой тайной.
Я снимаю футболку и лифчик. Поэт не возражает. Он кружит языком вокруг моего соска, и это довольно приятно, но я хочу уже потрахаться, чтобы приятно было ему, и он понял, что не зря меня спас тогда, поэтому я снова тяну за молнию на его джинсах. Но он снова меня останавливает.
- Да брось, ты же хочешь, - говорю я, прикусывая мочку его уха.
- Я не хочу ссориться с Соней, - отвечает он и хмурится, - Она и без того будет злая из-за всей этой ситуации. Лишь бы сама не пошла с Сиплым разбираться.
- А тебе-то что? – спрашиваю я, одеваясь обратно, потому что понимаю, что секса не будет, - Пусть делает, что хочет.
У Поэта на лице появляется злое выражение. Я даже немного пугаюсь.
- Она и делает, что хочет, только от этого одни проблемы! Какого черта вы потащились на этот пляж? Знаете же, что там полно дебилов ошивается.
- Захотели – и потащились. Тебя забыли спросить.
- Вот и плохо, что не спросили. Я думал, что хоть ты соображаешь, что объяснишь Соне, как себя вести, если решила уйти из дома на свой страх и риск. Надо быть осторожнее!
- Да тебе-то что? Она свободный человек, делает, что хочет!
Я не заметила, как мы перешли на крик.
- К черту эту свободу, если из-за нее у всех проблемы! Пусть или делает, как я говорю, или валит обратно к родителям!
- Так и скажи ей об этом! Пусть валит к отчиму-педофилу! Лишь бы ты не переживал!
Я иду в прихожую и обуваюсь.