- За тобой тянется кровавый след, - хмуро говорит он.
Я оглядываюсь. Точно. На асфальте остаются пятна крови от моих ботинок.
- Пойдем по кругу, - предлагаю я.
Мы сворачиваем к рынку, проходим между пустыми прилавками, потом ходим по парку, потом делаем круг по чужому кварталу. Ни одна собака не найдет.
Дома у Поэта я мою ботинки и застирываю футболку. У Поэта правая сторона лица распухла, и он прикладывает лед.
- Больно? – спрашиваю я.
- А ты как думаешь? – огрызается он.
- Ну, извини. Ты зря полез.
- Если б я не полез, ты бы его убил.
- Я, может, и так его убил, и что?
- Если убил, то тебя посадят.
- Если найдут. А посадят – отсижу. И что?
- А то, что даже Соня вряд ли обрадуется такой защите с твоей стороны, - хмуро говорит он, - Она против рукоприкладства и предпочитает решать конфликты цивилизованно.
- Угу, я понял, что вы с ней дико умные и знаете много слов, - соглашаюсь я.
Мне хочется курить, но Поэт запрещает курево у себя дома, поэтому я достаю из его холодильника начатую бутылку водки, которая стоит там уже недели две, и разливаю по рюмкам. Поэт, морщась, выпивает. Я тоже.
- Марка сегодня сказала, что мы все сорняки, от нас никакого толка, мы только вредим, - вспоминаю я, - И нас всех надо вырвать с корнем.
- Кого – нас? – переспрашивает Поэт.
- Пацанов.
- Понятно. Это она на меня разозлилась, что я ее свободу ограничиваю. А я просто хотел, чтобы они были в безопасности.
- Не только на тебя. Мне предъявила, что я могу на улице тёлку за жопу схватить. Типа я ничем не лучше Сиплого.
- А зачем хватать?
- Просто, поржать. Если ничейная тёлка, то чё плохого-то?
- И чем ты тогда лучше Сиплого?
- Ну, я тёлок не бью. И не насилую. Даже не ебу, когда они сильно пьяные и сами предлагают. И вообще, - доходчиво объясняю я разницу между собой и Сиплым.
- И вообще, - повторяет Поэт.
Мы выпиваем еще. Поэт предлагает остаться у него на ночь, и я соглашаюсь. Он дает мне подушку и одеяло, и мы ложимся на диван, совсем близко, я даже чувствую его дыхание. Смотрим в темноте друг на друга. Я прикасаюсь пальцами к его распухшей щеке, и он морщится.
- Извини, - тихо говорю я, - Я не специально.
- Я знаю, - отвечает Поэт и зачем-то тоже прикасается пальцами к моей щеке.
По телу тут же проходит горячая волна, от того места, где прикоснулись его пальцы, прямо в трусы. Ненавижу такие моменты. Я ни о чем таком не думаю, оно все само происходит. Он убирает руку, и я поворачиваюсь к нему спиной, дышу глубоко и ровно, чтобы он думал, что я сплю. И со временем засыпаю.
Про Сиплого неделю гудит весь район. Все обсуждают, кто его так отделал, что он валяется в коме. Мелкий меня не узнал, потому что не успел рассмотреть, и теперь базарит, что это батя Фуфел послал двух быков, потому что у Сиплого на районе был слишком большой авторитет, и батя Фуфел опасался. Говорят, батя Фуфел, когда про это услышал, долго ржал и спрашивал, кто такой Сиплый.
Я доволен, а Соня недовольна.
- Пожалуйста, не надо так больше делать, - строго говорит она и смотрит, как училка, но не как старая географичка, а как прикольная практикантка, только с фингалом, - В таких случаях должна разбираться милиция, самосуд не доводит до добра.
- Ладно, - отвечаю я, - А ты больше не ходи одна туда, где можешь огрестись.
- Я буду ходить, куда захочу, - говорит она, - Это мое личное дело.
- А я буду бить, кого захочу. Это мое личное дело, - отвечаю я.
- Только не меня, пожалуйста, - смеется Поэт.
Марка со мной не разговаривает. Не то чтобы мы в ссоре. Она отвечает, если у нее что-то спросить, но сама первая не заговаривает, садится всегда только рядом с Соней и всегда уходит, когда уходит Соня. Я сначала жду, что она успокоится, но вот уже почти август, а она все еще отмораживается. Мы с Поэтом решаем спросить у Сони. Когда Марка берет дополнительную смену для прополки своих цветочков, мы ловим Соню одну дома, усаживаем на диван, сами садимся по обе стороны и прямо спрашиваем, что с Маркой, и когда она станет прежней.
- А прежней – это какой? – спрашивает Соня.
- Веселой, - отвечает Поэт.
- Нормальной, - говорю я.
- Может быть, никогда, - Соня пожимает плечами и улыбается, - Она решила стать лесбиянкой.
Мы с Поэтом переглядываемся.
- И что, вы с ней… это самое? – спрашивает Поэт.
- А что, тебе жалко? – отвечает Соня.
- Нет, не жалко, просто как-то странно.
- Да, странно, - соглашается Соня, - Я пока не знаю, я сама ничего не понимаю. Мне нужно время, чтобы разобраться в том, что происходит.
Но я-то знаю, что Соне нравятся пацаны. Или нравились. Я ей, вроде, нравился, мы же целовались.
- Ты же со мной целовалась, - говорю я и осекаюсь. Вдруг я настолько херово целуюсь, что Соня и Марка решили стать лесбухами из-за меня? Это бы всё объяснило.
- И со мной, - говорит Поэт.
- Точняк, - киваю я, - И с Поэтом.
Это меня немного успокаивает. Поэт-то наверняка хорошо целуется.
- Ну, это не мешает мне целоваться еще и с Мариной. Можете считать меня шлюхой, - раздраженно говорит она.
- Никто тебя никем не считает, - говорит Поэт, - Ты просто запуталась.
Соня поворачивается к нему и целует его, а потом поворачивается ко мне и целует меня. Это очень круто. Это даже круче, чем бить кого-то ногами. Соня пахнет чем-то сладким и чистым одновременно. Я услышал этот запах еще когда мы только познакомились, а когда впервые поцеловал ее, чуть с ума не сошел. Мне теперь даже всё равно на то, что она дико красивая, я могу вообще не смотреть на нее, но меня тянет к ней, как магнитом. Прекратив поцелуй, Соня задумчиво смотрит перед собой и говорит:
- Да, мне нравится целоваться с парнями. О чем это говорит?
- Что парням повезло, - отвечает Поэт, - Но мне, к сожалению, нужно на практику в институт. Хорошо вам провести время.
Перед тем, как уйти, он подмигивает Соне, и она слегка улыбается. Я обожаю эту ее полуулыбку, когда губы приоткрываются и виден краешек белых зубов. Я наклоняюсь и целую ее, потому что просто не могу удержаться, и она отвечает мне, стягивает с меня футболку, а я лезу руками ей под халат. У нее очень гладкая и мягкая кожа, такая прохладная и свежая. Я слегка сжимаю ее грудь, и Соня прерывисто вздыхает. В трусиках у нее мокро, она точно меня хочет, и я не хочу ждать, чтобы она передумала. Я проталкиваю палец и понимаю, что слишком узко. Раньше ни у кого так не было. Соня целует меня и подается мне навстречу, говорит:
- Давай еще, не тяни.
- Подожди, - я отстраняюсь, пытаюсь привести мысли в порядок, отвлечься от ее запаха, который теперь еще сильнее, окутывает меня, как одеялом, - Ты никогда раньше этим не занималась?
- Нет, а теперь хочу, не задавай вопросов.
Но я не могу не задавать вопросов. Я очень ее хочу, но если она целка, то ничего не будет.
- И с Поэтом? Вы же живете вместе?
- И что? – она закатывает глаза.
Я продолжаю ее целовать, и я все еще хочу ее, но я не хочу причинять ей боль — вдруг она из-за этого никогда больше не захочет?
- Ты же не собираешься остановиться? – спрашивает она, притягивая меня к себе и осыпая мою грудь поцелуями.
Нет, если она сама не попросит, я не остановлюсь. Я скольжу между ее ног, не проникая внутрь, но, видимо, задеваю какую-то точку, потому что Соня извивается и громко стонет, ее лицо искажает гримаса удовольствия, она прикусывает губу. И я кончаю на ее живот.
- Так нечестно, - говорит она, когда я лежу, уткнувшись в ее плечо, и пытаюсь выровнять дыхание, - Если вы будете так делать, я никогда не лишусь девственности.
- Поэт тоже так делает? – спрашиваю я.
- Было разок. Он сказал, что мне лучше с тобой этим заняться, потому что у тебя огромный опыт по этой части.
Вот это подстава. Поэт меня как-то спрашивал, трахал ли я девственницу. Ну, я и ответил, что много раз. Потому что - как он проверит?