- Мы пока на дно заляжем, - добавляет Марка, - Но мы не можем остановить эту тему со сбором денег и вещей для детдомов, потому что люди несут. А бабла нормально получается. Видел, какой ремонт мы сделали?
Я киваю и оглядываю кухню. Здесь теперь новая мебель, красивая плита и большой холодильник.
- Мы арендовали ячейку в банке и складываем часть денег туда, - говорит Соня, - Это чтобы откупиться от ментов, если нас накроют. Они рыщут. Если что - ты ничего не знаешь, ни о чем не слышал.
Они рассказывают мне пароль для допуска к ячейке и показывают, где спрятали ключ. Все очень серьезно. И мне это не нравится. Когда возвращается Поэт, я залпом выпиваю рюмку водки, но не успокаиваюсь, а только еще больше переживаю.
- Расслабься, - говорит Поэт, - Я привык, и ты привыкнешь. Нас они не привлекают – это дамский клуб.
- А почему? – спрашиваю я, - Я готов участвовать, если надо. Я хорошо бью ногами.
- Мы знаем, - смеется Соня, - Но не нужно.
Я смотрю на Марку:
- Ну, вот, ты и получила, что хотела. Тебе не нужен парень для того, чтобы тебя защитить.
- Да, - отвечает Марка с улыбкой, - Если мы объединяемся, мы можем многое.
- Давайте больше не будем об этом говорить, - просит Соня, - Чем меньше мы обсуждаем это между собой, тем меньше риска.
После ужина мы смотрим какой-то фильм, но я его совсем не вижу и не слушаю. С одной стороны от меня сидит Соня, и я обнимаю ее, а с другой стороны сидит Поэт, и его нога слегка касается моей. Не знаю, случайно или специально. Я не убираю ногу. Спать мы все идем в другую комнату, на ту большую кровать. Я ложусь с краю, рядом с Соней, потом лежит Марина, и потом Поэт.
Я неделю шатаюсь по городу, общаюсь с людьми, думаю, что делать дальше. Потом устраиваюсь на СТО с шиномонтажкой – им нужен разнорабочий, а я люблю ковыряться в тачках. Соня и Руслан ходят в школу, Марка учится шить. Вроде бы, с маргиналками покончено. Но благотворительные деньги продолжают капать.
- Тебе не нужно работать, - говорит Соня, - Ты нам нужен, чтобы контролировать коробочников в Железнодорожном районе.
- А вы делитесь деньгами с другими маргиналками? – спрашиваю я.
- Нет, но мы покупаем все, что нужно для наших вылазок. И платим в общак. И устраиваем попойки иногда.
- И неплохо остается на жизнь.
- Верно. Совсем неплохо. Тебе не нужно работать.
- Я хочу работать, мне нравится на СТО, - говорю я, - И потом, если кто-то спросит, на что мы живем, можно будет сказать, что я зарабатываю на еду.
- Пожалуй, ты прав, - соглашается Соня и целует меня.
В апреле мы отмечаем день рождения Поэта – ему восемнадцать. Он просит не устраивать большого праздника, говорит, что хочет побыть только с нами, вчетвером. Меня все это немного напрягает, потому что это как-то неправильно. То, что мы спим все вместе, и все такое. Когда мы с Поэтом идем в магазин за алкоголем, он спрашивает:
- Ты знаешь, что Марка тусуется с лесбиянками и даже с кем-то из них спит иногда?
- Да, она говорила, - отвечаю я, - А что? Ты против?
- Нет, не против. Лишь бы ей было хорошо. А ты?
- Мне все равно, - говорю я, - Она ж девчонка, ей можно.
- Понятно, - говорит Поэт с какой-то странной интонацией.
Я вздыхаю. Я помню его губы где-то у себя за ухом. Или, может быть, мне показалось. Но все это плохо. Даже думать о таком нельзя. И Поэт это знает. Наверное.
- Соня сказала, что не трахается с тобой, - говорю я.
- И что? – спрашивает он.
- Ты сейчас с кем-то встречаешься?
- Постоянно – нет.
Я почему-то чувствую радость и облегчение. Но вдруг на меня обрушивается какой-то странный, липкий страх. Прямо комок к горлу подкатывается и руки трясутся. Что значит — постоянно нет? А непостоянно?
- Значит, иногда, - говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал, - С девчонками?
И он молчит. Он, сука, молчит. Да я выслежу и насмерть забью любого пидара, который к нему прикоснется. Какого черта вообще? Я внутренне бешусь, но продолжать говорить на эту тему не могу. Потому что – что я скажу? Черт. Я останавливаюсь, потому что мне тяжело дышать.
- Ты в норме? – спрашивает Поэт обеспокоенно.
- А ты? – выдавливаю из себя я и делаю глубокий вдох, выпаливаю, не успев подумать, - Я убью любого, кто…
И осекаюсь. Потому что я мог все неправильно понять, и за такой базар сам могу по роже получить. Поэт пожимает плечами.
- Я приму это к сведению, - говорит он спокойно, - Буду выбирать тех, кого мне не жалко.
Я закипаю от ярости, мысли просто не держатся в голове. Он издевается надо мной? Прикалывается? Что вообще, мать вашу, происходит?
- Идем в магазин? – спрашивает он, - Я сегодня хочу напиться.
- Я тоже, - говорю я и резко пускаюсь вперед.
До самого возвращения мы молчим. И дома тоже не слишком базарим.
- Вы поссорились? – тихо спрашивает у меня Марка.
- Нет. Потом расскажу, - отмахиваюсь я.
Подарков Поэту мы не дарим. Мы просто едим ужин на кухне, а потом перемещаемся в гостиную со стаканами и бутербродами. Я вижу, как Соня и Поэт тихо переговариваются, и Соня качает головой. Она не садится ко мне на колени, а усаживается в кресле напротив, чтобы Поэт сел рядом со мной. Я вопросительно смотрю на нее, и она улыбается.
- Делайте, что хотите, - говорит она, - Но лучше, чтобы никто не знал.
Марина молча пьет свое вино.
- Почему, когда я прошу не лезть в мою личную жизнь, ты это игнорируешь? – спрашивает Поэт у Сони.
- Потому что очень сложно не лезть в личную жизнь человека, с которым спишь в одной постели. Но я постараюсь, - Соня чокается с ним своим бокалом, - С днем рождения.
Они включают кассету с каким-то скучным девчачьим фильмом про двух отмороженных телок, которые едут куда-то на машине и мочат по пути всех подряд. Уже на середине понятно, что в конце эти телки сдохнут. Я сначала смотрю, а потом ухожу в ванную, включаю воду и ополаскиваю лицо. Поэт входит следом, дверь оставляет открытой, встает за моей спиной.
- Все в порядке? – спрашивает он, глядя на меня в зеркало поверх моего плеча.
- Угу, - отвечаю я и выключаю воду, - А что?
Я широко улыбаюсь, чтобы он видел, что я в норме. Он тоже улыбается, кладет руки мне на плечи и зачем-то нюхает мои волосы. Я делаю полшага назад и прикасаюсь своей спиной к его груди. Не сильно, не прижимаюсь, просто чувствую его тепло. Он пристально смотрит на меня в зеркало, и глаза у него не ярко-синие, как обычно, а почти черные. Я слышу, как быстро и сильно бьется его сердце.
- Чего ты хочешь? – спрашиваю я хрипло, с трудом управляя своим голосом.
Он шумно втягивает в себя воздух. Больше я не могу этого выносить. Делаю шаг от него, но вместо того, чтобы выйти из ванной комнаты, закрываю дверь изнутри, поворачиваюсь к Поэту лицом, а сзади опираюсь руками на раковину, потому что, кажется, не очень твердо держусь на ногах. Теперь я смотрю в его лицо не через зеркало, а напрямую. И он очень близко.
- Я так сильно напился, - говорю я.
- Я тоже, - говорит он.
Правильно. Нам нужно хоть какое-то оправдание тому, что сейчас будет. Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга, а потом я закрываю глаза и целую его. Мои руки все еще опираются на раковину, я его не держу, и он в любой момент может все это прекратить. Но он не прекращает, он кладет руку мне на затылок, как будто боится, что я передумаю, и отвечает на поцелуй, жестко и решительно. Он жадно впивается в мои губы, прикусывает до боли зубами, и эта боль отзывается во мне стыдным и липким наслаждением и желанием отомстить, отплатить той же монетой, и поэтому я тоже чувствительно прикусываю его нижнюю губу, но он, кажется, совсем не чувствует боли, ни на секунду не ослабляет своей хватки, не разрывает этого бешеного поцелуя. А потом его язык оказывается у меня во рту, и я слышу собственный хриплый стон. Это продолжается пару секунд, или, может быть, пару лет или пару вечностей, я не знаю, потому что времени больше не существует. Ничего не существует, кроме его губ на моих губах и его пальцев в моих волосах. Внезапно он резко меня отпускает и делает шаг назад. Какое-то время мы смотрим друг на друга, словно решая, стоит ли всё это продолжать. Усилием воли я убеждаю себя, что не стоит. Хватит. Это было в первый и последний раз.