Я знаю, что он не клюнет и не переключится на опеку. Он, как ищейка, уже чует добычу. Но он ведь не найдет мотива. С его точки зрения такое нарушение закона возможно только в корыстных целях.
- Все эти женщины встали на учет в вашей консультации уже после двадцати недель беременности, - задумчиво говорит он, - Кто ведет прием в консультации?
- По-разному. Мы дежурим. Вы правы, такие роженицы часто до последнего не замечают свою беременность, приходят к нам уже на поздних сроках.
- Интересно, - говорит он, - Спасибо, Софья Андреевна, вы мне очень помогли.
- Разве?
- Конечно. Надо будет нам с вами все-таки распить бутылочку.
- Ой, Александр Сергеевич, не смущайте меня.
Я звоню Марине из своего кабинета и прошу встречи в магазине на углу. Она соглашается, приезжает через час.
- Соскучилась? – спрашивает она, пока мы стоим и разглядываем сырную витрину, - Мы же завтра встречаемся.
- Конечно, соскучилась, - признаюсь я, и тут же перехожу к делу, - Сможешь принести мне полиметирол?
- Понятно, почему не телефонный разговор. Я ведь уже как-то приносила.
- Закончился. Очень надо.
- Хорошо, принесу, - соглашается Марина, - Но немного совсем. По нему очень жесткая отчетность.
- Спасибо, - вздыхаю я.
Если полиметирол смешать с адреналином и вколоть в вену или артерию, то получится вполне правдоподобный сердечный приступ. Я почти уверена, что мне это не понадобится. Даже Кучерявой нет смысла рассказывать про эту проверку. Ну, что он сможет найти? Да, у нас наблюдаются и рожают не очень благополучные женщины без регистрации по месту жительства. Да, некоторые рожали в нашем роддом несколько раз. А потом они отказываются от детей. Это все, что видно из документов.
На самом деле большинство этих девушек уже уехали на историческую родину или еще куда-то. Единственная цель такого подлога документов с нашей стороны – сокращение младенческой и женской смертности. Эти женщины просто родили бы дома, а потом, в лучшем случае, подкинули детей в поликлинику или церковь. В худшем случае – выбросили в мусорный контейнер. Как младшую дочь Казачка. Каждая из этих женщин прекрасно знает, что, если придет в роддом с документами и своей рукой напишет отказ от ребенка, органы опеки свяжутся с родственниками. Они по инструкции должны сначала рассмотреть возможность родственной опеки. А узнают родственники – и конец. Иногда они приходят рожать без документов. Но тогда ребенка невозможно сразу передать на усыновление – он так и будет болтаться в системе, по детдомам и приемным семьям несколько лет, пока на него не оформят документы.
Я не одобряю отказы от детей. И всегда до последнего стараюсь придумать выход из положения. Мне не верится, что собственные родители могут убить дочь только за то, что она родила вне брака. Или что муж может избить и выгнать жену, если она принесет домой очередную девочку – лучше не принести никого, сказать, что ребенок умер. Мне кажется, что все эти страхи сильно преувеличены. Но этим девочкам и женщинам так не кажется, они живут в совсем другой реальности.
Я рассматриваю это как аналог бэби-бокса, но с возможностью получения медицинской помощи. Кому будет лучше от того, что женщина умрет от послеродового кровотечения? Никому. А от того, что ребенок умрет в мусорном баке? Тоже никому. А от того, что младенца без документов не смогут усыновить любящие родители? То-то же.
Я не раз обращалась к нашему заксобранию с просьбой выступить с законодательной инициативой по предоставлению возможности анонимного родовспоможения с последующим отказом от младенца. Но увы. Призрачная возможность взыскивать алименты с матери им важнее детских судеб. Приходится действовать на свой страх и риск. С точки зрения нашего законодательства это подлог, злоупотребление и прочие жуткие вещи, за которые предусмотрены реальные сроки. Но пусть они сначала докажут.
К каждому поддельному паспорту и полису у нас написано несколько отказов от детей с непроставленными датами – одним почерком к одному паспорту, вторым – к другому. Всего шесть паспортов с отказами. Когда такая женщина поступает к нам, мы с Ниной смотрим группу крови и выбираем паспорт, по которому раньше проходили женщины с такими же данными. У нас нет только четвертой и третьей отрицательных. Но таких пока, к счастью, не поступало.
Следующим вечером я сижу в отеле и жду Марину, а пока ее нет пью вино и читаю с телефона научные статьи – я получила дополнительную квалификацию клинического психолога, и теперь пишу диссертацию по влиянию психологического состояния роженицы на интенсивность болевого синдрома. Как только приходит Марина, я откладываю телефон. Марина отдает мне полиметирол. Всего три дозы. Но лучше, чем ничего.
- Для чего он тебе? – спрашивает Марина, растягиваясь рядом со мной на кровати поверх покрывала и наливая себе вина.
- На всякий случай, - отвечаю я, - Как твои дела? Купила тот польский завод?
- Купила, на свою голову, - вздыхает Марина, - Кто же знал про эти тупые санкции? На следующей неделе туда полечу, посмотрю, что можно сделать.
- Ты подожди, может быть, до маразма доводить не будут, и ввоз медикаментов не прекратят?
- Лекарства – вторая проблема. Мой завод делал для России автоанализаторы гликемии, иглы, инъекторы. Поставляли по госконтракту через фирму-посредника. А сейчас, сама знаешь, импортозамещение.
- Подожди-ка, дорогая, ты хочешь сказать, что нам вместо КуЭс навяжут Диамант? – у меня даже сердце в груди замирает от такой несправедливости, - А как вести рожениц с диабетом при такой погрешности приборов?
- А как получится, - мрачно сообщает Марина, - Причем, расходники уже перестали закупать. Значит, скоро вы не сможете пользоваться и теми приборами, которые уже есть в наличии.
- А почему нам об этом никто не сообщает? Я просто не представляю себе, как мы будем работать! Они видели наше отделение патологии? Это кошмар какой-то, Марина. Мы только-только утвердили на следующий год бюджет, позволяющий закупать более-менее приличные импортные инъекторы, а сейчас нам перекроют кислород. Будут за ту же цену впаривать местное фуфло, которое я бы врагу колоть не стала.
- Да ты-то чего переживаешь? Будешь работать, как раньше. Ну, будет твоим патологическим побольнее на уколах, переживут. А мне как зарабатывать?
- А у тебя какие проблемы? Через Кучерявую ввезешь нелегально, и те, кто может себе позволить, и так купят все, что им надо. Пострадают, как обычно, самые социально незащищенные.
- Соня, ты соображаешь, насколько большая разница в объемах между государственным контрактом и разовыми покупками богатеньких буратин? Ну, да, незащищенные пострадают. И в первую очередь – я.
- Это ты себя сейчас к социально незащищенным отнесла? – я, не удержавшись, хихикаю, - Боюсь, ты неправильно понимаешь эту фразу.
- Не придирайся к словам. Мне похер на нищебродов, я должна спасать свой бизнес.
- Тогда тебе остается только открыть маленький заводик в России. Не думаю, что запретят ввозить детали для изготовления оборудования. Будешь здесь вкручивать иглы в основания и продавать по тем же госконтрактам. Да, цена вырастет за счет себестоимости, но она у всех вырастет. А ты создашь рабочие места.
- Ага, каждый день мечтаю создавать рабочие места, прям сплю и вижу. Но идея нормальная. Дашь мне минуту – я напишу юристке, чтобы посмотрела, насколько возможен такой ход? Тогда она завтра с утра увидит, и к обеду у меня будет информация.
- Конечно.
Марина смотрит в свой телефон и быстро набирает пальцем текст. У нее такое решительное и одновременно сосредоточенное лицо.
- Тебе надо учиться расслабляться, - говорю я.
- Я абсолютно расслаблена, - отвечает она, не прекращая печатать, - Это меня психотерапевтка учит так говорить самой себе. Я абсолютно расслаблена, мои ноги тяжелые, руки тяжелые, глаза закрываются. Бред, короче.