- Это была не его вина, а Поэта. И он вполне поплатился, - огрызаюсь я. Ну, сколько уже можно вспоминать эту историю?
- Итак, если я урою Казачка, отсижу своё, а потом выйду на волю, то ты меня примешь с распростертыми объятьями, и мы будем жить долго и счастливо?
- С чего ты взяла, что я…
Я замолкаю. Этот момент я совсем не продумала. Если Поэт выйдет – куда он пойдет? И что мне делать, когда он объявится на пороге?
- Упс, да, Лисичка? А когда я буду сидеть, ты пришлешь мне для развлечения симпатичную интеллигентную лесбиянку?
- Обязательно, - говорю я, потому что возразить мне нечего, отрицать ту историю с Левским я не могу.
- Смотри-ка, наши отношения снова налаживаются, - улыбается Кучерявая, - Отметим это парой рюмочек?
- Нет. Извини, нет, - я тру виски, пытаясь собраться с мыслями, - Прекрати заставлять меня чувствовать вину. Прекрати мной манипулировать. Пожалуйста, Фаина.
Я смотрю прямо в ее черные глаза и чувствую, как к горлу подступает комок.
- Значит, ты все решила? – спрашивает она, и ее голос дрожит.
- Да, Фая, я все решила. Я ухожу. Совсем не обязательно я буду с Казачком. Но с тобой мне точно больше не по пути.
- Ладно, - она медленно кивает, - Я не буду тебя держать. Сто тысяч баксов отступных тебя устроят?
- Да, - быстро говорю я. Мне все равно, деньги никогда меня не интересовали.
- О, господи, Соня, ты должна просить не меньше миллиона. Сошлись бы на пяти сотнях.
- Мне не надо.
- Не будь идиоткой. И не заставляй меня чувствовать себя дрянью. Значит, пять сотен. Но получать будешь постепенно, я не могу сразу выдернуть такие бабки из оборота.
- Ты пытаешься оставить ниточки, за которые меня можно дергать, - говорю я, - Мне не нужны деньги.
- И меня всегда это в тебе бесило. Ладно, не нужны – так не нужны. Как насчет сохранения склада?
Теперь Кучерявая говорит по-деловому и резко. Она не смирилась окончательно, но готова вести переговоры.
- Нет, - отвечаю я, - Но в экстренной ситуации раны подлатаю – хоть тебе, хоть твоим бабам.
- А братве?
Я недовольно морщусь.
- Да ладно, Лиска, если ты откажешься, мне придется на тупую опасную мокруху баб отправлять, а зачем это, когда есть мужло?
- По ситуации будем смотреть, - сдаюсь я.
- Ты гарантируешь, что ни Казачок, ни Поэт не получат возможности мне навредить?
- Клянусь, - отвечаю я, - Я ничего не расскажу из того, что знаю на данный момент, а в дальнейшем у меня и информации-то не будет.
- Остальные расстроятся, что ты ушла, да еще и к мужикам, - вздыхает Кучерявая, имея в виду маргиналок, - Ты для них пример, а теперь начнется разброд и шатание.
- Не начнется. Каждая сама делает выбор. Ленка вон вышла замуж и нарожала аж четверых, а Юлька осталась.
- Юлька – молодец, - соглашается Кучерявая, - Я нашла, кого подмазать, чтобы ее назначили в Центральный суд, в феврале уже присягу примет.
- Круто! – искренне радуюсь я.
Если Юлька станет судьей, это сразу откроет дополнительные возможности. Тем более, что в Централке у нас уже есть прокурорша. Нет, уже не у нас. Теперь у них.
- Мы же будем иногда видеться? – спрашивает Кучерявая, - Раз в месяц, например.
- Ты знала.
- Конечно. Получила огромное удовольствие, наблюдая, как ловко ты водишь за нос их обоих. Хотя никогда не пойму, на кой тебе Казачок, и почему некоторым бабам приятно, когда в них что-то пихают.
Кучерявую аж передергивает, и я улыбаюсь.
- Это зависит от физиологии клитора, - спокойно объясняю я, - От того, как расположены его ножки при набухании. Кому-то достаточно стимуляции головки клитора и вульвы, а кто-то получит больше удовольствия при проникающем сексе. И то, и другое – абсолютно нормально. Ненормально, когда тем, кто проникающий секс не любит, пытаются внушить, что с ними что-то не так, и надо учиться получать удовольствие от того, что не вызывает никаких приятных ощущений.
- Это ты интернам на лекциях такую муть рассказываешь? – смеется Кучерявая, - Про ножки клитора? Нет там никаких ножек с ручками, это все в голове.
- И в голове тоже, - соглашаюсь я, - Что никак не отменяет ножек. Смысл в том, чтобы делать то, что доставляет удовольствие, отказываться от того, что удовольствия не доставляет, и не чувствовать вины ни в одном из случаев.
- Звучит как тост, - заявляет Кучерявая.
Мы ударяем по рукам в знак достижения соглашения, я объясняю, где ей забрать свои наркотики, потом мы выпиваем бутылку коньяка. Уже под утро я еду домой в такси, все еще чувствуя ее вкус на своих губах, ощущение упругих локонов между своими пальцами и приятную усталость во всем теле. Возможно, ежемесячные встречи – не такая уж плохая идея.
Марина
Я зажмурилась от луча света, пробившегося в щель между плотными шторами, и перекатилась поближе к Казачку.
- Ненавижу маргиналок, - сообщила я ему на ухо.
- О, да, скажи это еще раз.
- Ненавижу маргиналок.
- Это лучше, чем оргазм, - усмехнулся он, - Но что толку от нашей ненависти? Соня и есть маргиналка. Видела, как она на меня смотрела? Она вернется к тебе только если я уйду, это же ясно.
- Я так не думаю, - сказала я, - Если бы она не хотела быть с тобой, вы бы не встречались столько лет.
- Если бы она хотела быть со мной, она рассказала бы мне про Русалину давным-давно. И сама, а не через Поэта. А я еще и повел себя глупо. Он же прислал сообщение – «не говори Казачку и Марке». Надо было сделать вид, что я ничего не получал, а я, как идиот, сразу кинулся ей звонить.
- Тебя можно понять. А вот Соню я не понимаю. Зачем она просила Руслана сохранить ее тайну? Было очевидно, что Руслан тебе сообщит, он бы не смог промолчать, она хорошо его знает.
- Значит, она была к этому готова,- Саша перевернулся на живот и смотрел на меня, подперев подбородок руками, - Специально сделала.
Я знала, что он прав. Соня сделала вид, что дала Поэту второй шанс, а он его просрал. Что это может означать? Я не стала развивать эту тему, потому что прекрасно понимала, что если мне придется выбирать между Соней и Русланом, я выберу Соню. А Казачку рано думать о том, кого выберет он.
Включив звук на телефоне, я просмотрела пропущенные. Несколько раз звонил Геннадьевич, и я забеспокоилась, сразу набрала его.
- Марина, тут такое дело. На меня вышла колония, где сидит Руслан Серов. Помнишь такого? Мы ему помогаем.
- Конечно. Что случилось? – у меня внутри все похолодело.
- Его хотят выпустить, но он отказывается подписывать прошение о помиловании. Ты можешь на него повлиять?
Я вышла из комнаты, чтобы Казачок не слышал разговора, но он пошел за мной, тревожно прислушиваясь.
- Почему он не подписывает? – спросила я.
- Там у него есть… Как это правильно назвать…
- Александр Левский, - подсказала я, и увидела, как нахмурился Казачок, - Что дальше?
- Правильно, спасибо, что подсказала. Серов его, как бы, защищает. Есть предположение, что Левского хотят убрать, но это возможно только через труп Серова. Трупа Серова, как ты понимаешь, я не допускаю, поэтому Серову организовали помилование, чтобы он вышел. А он не подписывает прошение. В итоге его уберут, и даже я не помогу.
- Я поняла, - сказала я, - Передай, что он все подпишет. Пусть дадут нам время.
Я закончила разговор и сразу принялась набирать Соню.
- Я на дежурстве. Что случилось? – спросила она, зевая.
- Тогда мы едем к тебе в роддом. Это очень важно, и касается Руслана.
По дороге я кратко изложила ситуацию Казачку, а в роддоме еще раз пересказала все Соне. Я боялась, что она скажет, что и пусть он сдохнет, не жалко, и уже готовила аргументы против. Но Соня так не сказала. Она разозлилась совсем по другому поводу, даже вскочила, размахивая руками. Такой эмоциональной я ее редко видела.