Выше мы говорили о тонкой грани, разделявшей категории «эксплуататоров наемного труда», владельцев «предприятий», живших на нетрудовые доходы, и торговцев. Владельцы сельскохозяйственных «предприятий» представляли своего рода промежуточную категорию между «кулаками» и владельцами промышленных предприятий. Следует, однако, иметь в виду, что сельскохозяйственные «предприятия» по их размерам и получаемому доходу нельзя в полной мере считать предприятиями.
В изучаемой нами группе сельских «лишенцев» владельцы сельскохозяйственных «предприятий» составляли 14,3 %. В кампанию 1926/27 г. лишили прав 6,2 % представителей этой категории, в 1928 г. – 44,3, в 1929 г. – 33, в 1930 г. – 10,3, в 1931 г. – 4,1, в 1932 г. – 1, в 1934 г. – 1 %. По сути, еще в 1920-е гг. такой дискриминации подверглись все, кто имел хотя бы небольшую долю в сельскохозяйственном «предприятии». В 1930-е гг. лишали прав за выдуманные избирательными комиссиями «предприятия». В группу владельцев «предприятий» включали крестьян, делавших валенки, – как владельцев пимокатных мастерских, или имевших сепаратор – как хозяев «маслобойных заводов» и т. д.
Среди «владельцев», в отличие от большинства категорий сельских «лишенцев», не было ни одной женщины. Хозяевами мельниц, крупорушек, шерсточесалок являлись исключительно мужчины. По основным изучаемым социально-демографическим характеристикам владельцы сельскохозяйственных «предприятий» в целом мало отличались от «кулаков». Обе категории были близки по возрастному составу. Среди владельцев сельскохозяйственных «предприятий» преобладали люди среднего возраста – 63,9 %, хозяев старше 50 лет было 27,7 %, молодых хозяев до 30 лет – 8,2 % (см. табл. 10).
Можно было бы предположить, что среди «владельцев» окажется больше, чем среди представителей других категорий, сибиряков не в первом поколении, ведь чтобы построить мельницу или другое «предприятие», нужны капиталы, которых не было у бедных переселенцев. Однако в группе указавших место своего рождения коренные жители составили около трети, т. е. не больше, чем среди «кулаков». В данной категории, как и в других, наибольшей была доля выходцев из Европейской России (29,8 %) и западных регионов (из Украины – 10,3 %, Белоруссии – 3 %). Следует иметь в виду, что примерно 25 % «владельцев» не указали места своего рождения, поэтому мы не можем точно установить, кого было больше в этой группе – старожилов или мигрантов. По национальному составу данная категория не имела особой специфики. В ней преобладали русские – 87,6 %, украинцы составляли 9,3 и белорусы – 3 % (см. табл. 11).
Представители категории «владельцы» принадлежали к самому массовому дореволюционному сословию – крестьянству. Их реальное социальное положение до революции неизвестно. Применительно к «владельцам» власти категорически настаивали на формулировке «исторически богатый», имея в виду, что они и ранее являлись зажиточными крестьянами. Однако, по анкетам большинства «владельцев», они обзавелись «предприятиями» в годы советской власти и вообще были середняками или даже бедняками.
По уровню грамотности «владельцы» выделялись на фоне представителей других «крестьянских» категорий. Так, среди «владельцев» неграмотные составляли 16,5 %, тогда как среди «кулаков» и торговцев – около 25 %. Большинство «владельцев» просто имели навыки чтения и письма. Начальное образование получили 24,7 % (см. табл. 12).
На протяжении рассматриваемого периода владельцы сельскохозяйственных «предприятий» занимались тем же, что и обычные крестьяне. До революции, судя по ходатайствам, все они трудились на земле, часть переселенцев до обзаведения собственным хозяйством работала по найму. Лишь пятеро владели мельницами еще до революции. С началом Первой мировой войны «владельцы», как и другие крестьяне, оказались на фронте (12,4 %). В Гражданской войне участвовали 17,5 % представителей данной категории. Трудно сказать, каким было доминирующее отношение этой группы крестьян к новой власти в 1917–1920 гг. Как утверждали позже сами «владельцы», они поддержали новую власть, хотя избирательные комиссии, напротив, обвиняли их в изначальной враждебности к Советам. Власти подозревали «владельцев» в «контрреволюции» значительно чаще, чем всех остальных крестьян, и здесь логика власти очевидна: раз крестьянин богатый, значит, должен выступать против советской власти. Действительно, среди «владельцев» численность служивших в армии Колчака и участвовавших в Колыванском восстании была выше, чем среди других «крестьянских» категорий. Однако все не столь однозначно. Среди «владельцев» доля тех, кто сражался на стороне Колчака, составляла 5,1 %, участвовал в Колыванском восстании – 4,1 %. При этом в Красной армии служили 12,4 % и участвовали в партизанском движении 4,1 % отнесенных к рассматриваемой категории. Поэтому говорить о резком неприятии советской власти «владельцами» не приходится.