Все наши комплексы рождаются в детстве. Мы очень восприимчивы, верим взрослым на слово – и любое неосторожное слово, любая не так и не вовремя сказанная фраза способны нанести непоправимый вред, оставить шрам в душе… Взрослые почему-то не осознают этого. Когда у меня будет дочь, я буду другой…
Моя мама к моим двенадцати годам успела основательно потрудиться на поприще развала моей психики и утверждения в моей голове различных комплексов по поводу внешности и манеры вести себя, а потому появление Алекса было практически неизбежным. Может, он просто оказался в удачное время в удачном месте? Интересно, вспоминает ли он маленькую нервную девочку в костюме кометы? Плащ был сшит специально, а водолазка – бабушкина, парадная. Через четыре года после нашей первой встречи она была забыта у него дома возле дивана в огромной плетеной корзине с орехами. В те мои двенадцать лет я не воспринимала его никак – просто взрослый дядя. Но яркий и красивый, вроде как англичанин, ласковый и заинтересованный во мне – только вот почему? Почему – я? Та встреча в закутке возле кабинета труда изменила всю мою жизнь, как в рассказе Брэдбери меняет эволюцию человечества смерть единственной бабочки. Второй этаж, наш новогодний утренник, я честно отработала свой номер под пристальным взглядом классной руководительницы и хотела домой. В школе меня ничто не удерживало. Но уйти раньше было нельзя, вот я и вышла передохнуть. И вот там-то он и наколол меня на свой ласковый взгляд, как коллекционер – бабочку на булавку. Сейчас кто-нибудь сказал бы – педофил. Пусть даже педофил. Он пришел, чтобы мне помочь, – это я поняла сразу. Потом быстро забыла – дети с трудом держат в голове такие вещи, особенно когда у них полно других занятий.
А он наверняка запомнил…
Целый год мы учили друг друга нормально писать: он меня – по-английски, я его – по-русски. Я смеялась над ним в каждом письме, советовала книжки из моей школьной программы. Он читал, привыкал, но не упускал случая подколоть и меня. Кем он был для меня? Что это было? Pen-friend?.. Он был другим, он был взрослым. Я писала ему глупости, наклеивала медвежат, рисовала смешные картинки. Бумага все стерпит.
Сейчас я думаю – на что он «разводил» меня, чего хотел от девочки-подростка? Если рассудить трезво – зачем ему эти проблемы, ведь он уже тогда был взрослым красивым мужчиной, не по-европейски рано закончившим все возможные виды обучения и уже вовсю вкалывающим в бизнесе отчима. Вокруг наверняка были такие же взрослые красивые девушки – без всяких проблем, ищущие его внимание, ловящие взгляд. Наверняка.
Москва, начало двухтысячныхТорги по продаже «Дружбы» затянулись на три долгих месяца. И вот тут у «Золотой улицы» случились крупные неприятности. Озлобленный несговорчивый чиновник нашел-таки зацепку – и на фирму тут же завели уголовное дело. Мне в тот момент неплохо было бы сесть и крепко подумать, а стоит ли заниматься продажей своей конторы дальше, но проблем было и без того по горло: мне приходилось общаться с журналистами, представителями власти, как-то поддерживать разъяренного босса, принимая на свою бедную голову весь его гнев. Это изматывало больше морально, чем физически, да еще и Геннадий периодически впадал в истерическое состояние, и я на правах приятельницы была вынуждена успокаивать еще и его. Мужчины слабы перед лицом реальной опасности или при малейшем намеке на неприятности, и только женщина старается до последнего сохранять здравый рассудок. Чем, собственно, я и занималась. Начались ожидаемые перебои с поступлением денежных средств, а потому я все-таки подготовила все документы на продажу «Дружбы». Но попросила сперва Геннадия забрать весь пакет к себе в офис для внутреннего аудита, пообещав, что завтра после обеда заеду сама.
К такому повороту событий я оказалась не готова. Возле офиса «ЗУ» стояли несколько милицейских машин. Я заметила их практически сразу, едва только приблизилась к воротам, а потому, насторожившись, решила не заезжать во двор, а припарковать машину где-нибудь в ближайшем переулке. Какое-то шестое чувство не давало мне направиться сразу в офис, а потому я, устав бороться с интуицией, зашла на детскую площадку и набрала номер Геннадия. Телефон молчал. Гудки шли – без ответа. Я позвонила секретарше, и та приглушенной скороговоркой выдала, что в офисе производится изъятие документов, а всех сотрудников заперли в переговорной и отобрали телефоны. У меня от такой новости подкосились ноги, я без сил плюхнулась на ближайшую лавочку и задумалась. Перед глазами мелькнула весьма неприятная картинка: в руки какого-нибудь следователя попадает мой не учтенный нигде договор, мои подписи за получение ежемесячных денег, а главное – пакет документов по продаже «Дружбы». Генеральным директором числился Рома, я формально была только его заместителем, но и учредителем тоже являлась. Голубое небо над головой вдруг показалось закрытым решеткой…
Я стала набирать номер мужа, но вовремя сообразила: телефоны прослушивались службой безопасности «ЗУ», и где гарантии, что сейчас прослушку не возобновят следователи? Нет, лучше не совершать резких движений – так шансы спастись гораздо выше…
Телефон внезапно завибрировал в руке, от неожиданности я едва не упала с лавки. Пришла эсэмэска с незнакомого номера. Текст гласил: «То, что тебе нужно, у меня в пиджаке. Геннадий». Я выдохнула с облегчением, но тут же поняла новую проблему – а как я достану пиджак? Нельзя ведь пройти сквозь милицейское оцепление с невинным лицом и фразой «да я только одежду возьму». Я беспомощно осмотрелась по сторонам и поняла, что делать. К зданию, где располагался офис, примыкал один из торговых центров, принадлежавших «ЗУ». Его крыша располагалась вровень с окнами третьего этажа, и как раз через одно из этих окон я могла бы попасть в помещение. В торговом центре шла обычная жизнь – его никто не тронул, оцепления вокруг не было, и я ринулась туда, прямиком в кабинет управляющего. Тот сперва отказывался верить в происходящее, но я подтащила его к окну, отдернула жалюзи, и Иван Игнатьевич, оттолкнув меня, кинулся к сейфу и начал быстро скидывать бумаги в полиэтиленовый пакет.
– Иван Игнатьевич, как мне на крышу попасть?
– Сдурела? Тебе зачем на крышу-то? Вали-ка отсюда подальше, – не прерываясь, посоветовал управляющий, но я взмолилась:
– Да поймите вы, там, в офисе, практически на каждом столе лежит компромат на меня!
– И что – по всем столам собирать пойдешь? В обход ментов или на их изумленных глазах?
Это меня взорвало: однажды я спасла его задницу от увольнения, прикрыв кое-какие махинации, а теперь он тут упражняется в остроумии, когда мне, может, на свободе осталось быть полчаса-час!