Мадам Томас убедила меня этой похоронной речью о своём бывшем хозяине, что все наши слуги – это шпионы и цензоры нашего поведения. Они чрезвычайно опасны, потому что у них нет, по обыкновению, достаточного чувства рассудительности, чтобы заметить хорошие качества людей, которым они услуживают. Зато у них всегда хватает хитрости и злобности, чтобы обнаружить наши слабости и наши недостатки. Она мне выдала очень разные суждения по поводу брата Алексиса. Справедливости ради следует сказать, что это был оборот речи, конструкция, которая заслуживала похвалы любого знатока эпитафий. Я говорю об этом мимоходом, потому что иногда фантазировала и частенько сожалела о том, сколько новых знаний я могла бы приобрести, если бы побольше пообщалась с личностью, которая скрывалась под скромной рясой поклонника святого Франциска.
Прежде, чем я продолжу эту главу, я должна была бы перед вами извиниться для того, чтобы избегнуть упрёка в беспорядочном, хаотичном изложении моей истории, и за то, что вольно перемещаю свою историю во времени, позволяя себе описать кое-что, произошедшее со мной после того, прежде чем я прибыла со своим развращённым монахом-сладострастником к мадам Томас. Но вреда от этого немного, и давайте заставим каноника войти, в то время как наша добрая и дородная женщина занимается тем, что фарширует яблоками гуся, которым она хочет его угостить. Условимся, что я по прежнему считаю этого, как впоследствии выяснилось, большого плута, моим спасителем. Когда этот крепко сложенный, лёгкий в движении священник, с ярко рыжей бородой, живыми и пронизывающими глазами, полными огня, золотистые искры из которых заставляли чувствовать приятный зуд внизу живота, тот самый зуд, который невозможно погасить и утешить пальчиками рук.
Мадам Томас прекрасно знала моего нового друга. Она, похоже, была в курсе всех печальных приключений каноника. Бойкий священник не ограничивал своих талантов единственной профессией сборщика пожертвований. Он решил, что недостаточно быть полезным обществу службой в монастыре, и поставил на службу людей свои познания в сексе. Никто не знал, как ему удавалось подготовить свои приятные встречи, преодолевать священные препятствия, избегать бдительность епископального Аргуса, этого многоглазого великана и неусыпного стража, обманывать ревнивых мужей, эмансипировать молодых воспитанниц, и освобождать робких горлиц от тиранической империи отца и матери. Одним словом, брат Алексис был королём сводников, и следовательно, пользовался большим авторитетом среди сильных мира сего.
После обмена вежливостями с той и с другой стороны, мадам Томас оставила нас наедине и отправилась готовить в печи главное блюдо нашего пира. Едва она спустилась на этаж ниже, как монах, без церемоний, впился мне в губы своим жадным ртом и повалил на кровать.
Внезапно мной овладело желание посмотреть на свету его биту, которой от собирался меня пронзить. Может это и странная потребность-рассмотреть его имущество, спрятанное под платьем, но это любопытство заставило меня оказать ему сопротивление, которое, казалось, ещё больше распалило его, поэтому как только он буквально завалил меня на двуспальное ложе, то тут же задрал свою рясу выше своих бёдер, и выстрелил из больших трусов ужасно красивый, жирный, великолепный кусок плоти, грандиозное творение, скорее сделанное, чтобы меблировать королевские брюки, а не отвратительную и грязную ширинку каноника ордена святого Франциска. Ах! Мадам Томас, как и многие другие женщины хотели бы оказаться на вашем месте, чтобы иметь возможность подсмотреть за подобной сценой любви и насладиться таким великолепным экземпляром мужской плоти!
Сама Королева любви и страстей, восхитительная Китира, пожертвовала бы Марсом и Адонисом чтобы иметь возможность наслаждаться столь ценным предметом. Я чувствовала, что это сам Приап со своим вечно эрегированным полуметровым фаллосом вводит его в моё жаждущее тело. Острая боль, которую мне причинило проникновение в моё лоно этого монстра преподобного отца, вырвало у меня из груди такой животный крик, что я испугалась, как бы не забили тревогу по соседству. Тем не менее, боль скоро перешла в наслаждение, и я погрузилась в прелестные агонии, сопровождаемые очаровательными судорогами, которые стали сотрясать моё тело. Как бы я ни хотела, невозможно передать и выразить те ощущения, прелестные обмороки, очаровательное забытьё, невероятные конвульсии, восторг, которые я испытала тогда! Но наше воображение всегда слишком слабо, чтобы окрасить красками то, что мы чувствуем столь сильно. А как передать поразившее тебя наслаждение в самые сладострастные моменты совокупления?