Я была настолько разгневана этим, что заставила слуг выбросить его вон из моей квартиры, и приказала никогда больше не пускать его ко мне. На следующий день, по пробуждении, вспомнив все обстоятельства своего пьяного приключения и мои намерения, барон не отчаялся. Он мне написал несколько писем, которые я отказалась принять и вернула ему. Наконец, его последней попыткой вернуть меня стало обращение за помощью к месье де Гр-е. Это было равносильно добровольному походу прямо в когти лисы. Хитрый сводник, далёкий от того, чтобы попытаться успокоить его тревогу, наоборот, раздул до небес ошибку барона, и признал её непростительной. Бедный барон, утонувший после его слов в своей скорби, плакал, стонал, выл, и совершил столько других экстравагантных для мужчины поступков, что месье Гр-е, опасаясь в конце концов, как бы бедный барон не повесился на пороге своего дома, решил сменить тон и гнев на милость.
–
Вы имеете дело,– сказал он ему,– с самым большим и щедрым сердцем, какие только могут быть у девушек нашего мира. Это – большое преимущество в той ситуации, в которую вы так неловко попали. Каким бы ужасным ни было оскорбление, которое вы ей нанесли, я не отчаиваюсь, и думаю, что ваши сожаления и угрызения совести рано или поздно помогут угаснуть её гневу. У меня есть основание полагать, насколько я её знаю, да что там, я в этом уверен, не сомневаюсь, что вскоре она вас страстно возжелает, и что только из гордости, которая ею владеет, она ещё не ответила вам. Вчера, я об этом говорю вам совершенно серьёзно, только вчера она уже не могла сдержать своих чувств и рыдала здесь, на этом самом месте, когда я попросил её рассказать о том, что произошло между вами. Она мне также призналась, что никогда и никто не внушал ей столько нежности, сколько вы, и что с тех пор, как вы расстались, она… о господи, бедный ребёнок, спала не больше четырёх часов в сутки, и видит бог, насколько с тех пор её преследуют неудачи-уже несколько дней она изнемогает под весом печалей, который вы ей причинили, да и один негодяй и плут, заслуживающий быть повешенным, преследует её и заставляет продать мебель из-за какой-то несчастной суммы в две тысячи экю, которые она ему задолжала.
–
Виват,– воскликнул барон, обнимая его,– вы меня вернули к жизни, я опять смотрю на мир в радужном цвете, ведь вы мне предоставили шанс вернуть утраченное. Завтра же я оплачу её долг с процентами.
–
Клянусь,– ответил месье Гр-е,– это то, что называется торжеством разума. Эта ваша идея, хотя и очень простая на первый взгляд, не пришла бы мне самому в голову и через сто лет. Она, безусловно, очень достойна такого сеньора, как вы, и одновременно влюблённого человека, который имеет достойный предмет для обожания. Да, я согласен с вами: невозможно представить себе средство более действенное, чтобы победить её недобрые воспоминания. У неё слишком деликатное сердце, чтобы не проникнуться глубиной души дворянина, действующего таким образом. Только поторопитесь, чтобы добиться нужного результата.
В итоге, невиновный барон приложил столько прилежания и усилий в поиске прощения и денег, что не прошло и суток, как месье Гр-е пришел ко мне вместе с бароном, позвякивающим красивыми новенькими двумястами пятьюдесятью луидорами. При мелодичном звуке этих монет поток слез умиления незамедлительно пролился из моих глаз. Эта ситуация так растрогала барона, до такой степени животной непосредственности, что он принялся орать, как телёнок, и наше примирение было настолько трогательно, что можно было лишиться чувств от смеха.
Хотя, нужно было быть настолько флегматичным, каким был месье Гр-е, чтобы сохранить его серьёзность при виде столь комической картины. После этой красивой репатриации, любовь и великодушие барона увеличились настолько, что я его оставила, якобы, без последней рубашки, как выразился один хороший человек-его отец, вовремя явившийся в Париж, чтобы оборвать поток чрезмерных расходов своего непутёвого сына и вырвать его из моих рук. Таким образом заканчивается моя история с этим Адонисом, родом из Холстейна.