***
Коукворт — депрессивный индустриальный городок при дышащей на ладан ткацкой фабрике — встретил Гарри и Тома ледяным ветром и темным, дымным небом.
— Нас будут искать, — констатировал Том, оглядывая мрачную железнодорожную станцию. — Вечером родители поймут, что нас нет, и заявят в полицию.
— Заявят, — не стала спорить Гарри. — Но искать нас начнут не сразу, и не слишком активно. Поверь мне, у меня богатый опыт побегов из дома. И потом, мы же не собираемся вечно скрываться, нам просто нужно выиграть время… Том? — она обернулась, заметив, что он отстал.
Они как раз вышли на центральную улицу грязного, полузаброшенного городка. Каждый третий дом был либо заколочен, либо смотрел на мир мрачными провалами окон. По заледеневшим тротуарам то и дело пролетал какой-то мелкий мусор, гонимый порывами ветра.
— Я знаю это место, — неожиданно даже для самого себя сказал Том, внимательно вглядываясь в окружающий пейзаж. — Я… был здесь. Когда-то…
— Уверен? — с сомнением протянула Гарри. — Как-то эта дыра простовата для великого темного мага.
Но Том не обратил внимания на ее слова. Сначала медленно, а потом все увереннее, ускоряя шаг, он двинулся вперёд по улице. Остановился на мгновение на ближайшем перекрёстке, а затем свернул направо.
Гарри не отставала. Они шли так быстро, что она едва успела заметить полустершуюся надпись на одном из домов: «Паучий тупик, 2».
Остановился Том так же неожиданно, и Гарри чудом не налетела на него. Они стояли перед ветхой, покосившейся развалюхой — настолько убогой, что соседние дома казались на ее фоне добротными коттеджами. Крыша местами провалилась, окна ощетинились осколками выбитых стёкол, входная дверь была настолько чёрной, что казалась обугленной.
— Только не говори, что нам сюда, — без особой надежды протянула Гарри.
Том снова не ответил. Он как загипнотизированный сделал шаг вперёд, проходя сквозь висевшую на одной петле калитку, и снова остановился. Гарри тоже сделала шаг.
Миг — и она прошла сквозь незримый, лишь смутно ощутимый барьер. Больше ничего не поменялось. Те же печальные останки дома, тот же неухоженный участок. Внутри дом выглядел ничуть не лучше, чем снаружи. Старая мебель покрыта толстым слоем пыли и грязи, несколько стульев валяются на полу. На окнах — невразумительно серые тряпки, вероятно, когда-то бывшие занавесками.
— Не понимаю, — Гарри растерянно огляделась. — Здесь же явно давно никто не живет… Зачем накладывать чары на заброшенный дом?
— Не знаю, — Том задумчиво разглядывал стеллаж с несколькими книгами на полках. — Но, думаю, хозяин дома уже в курсе нашего визита.
========== Глава 16. Старые знакомые ==========
Оливер Дженкинс работал в больнице святого Мунго уже четырнадцатый год. С детства мечтавший стать колдомедиком, он ещё во время учебы в Хогвартсе все своё свободное время проводил в больничном крыле, помогая мадам Помфри лечить разбитые носы, переломы и простуды студентов. А сразу после выпуска, заручившись ее рекомендательным письмом, устроился на стажировку в Мунго.
Начинал он простым санитаром — поди, подай, убери, принеси — но постепенно, впитывая, как губка, все знания, которыми делились с ним старшие товарищи, стал сначала младшим помощником Роджера Фоули, возглавлявшего отделение «Недугов от заклятий», а затем и его правой рукой.
Сам Дженкинс специализировался на менталистике, и чаще всего его работа заключалась в том, чтобы устранять последствия неправильно наложенных Обливиэйтов, восстанавливать память после применения аналогичных зелий, лечить склероз — которым волшебники, вопреки популярному мнению, тоже страдали и ещё как! — ликвидировать проклятия, влияющие на разум и так далее, и тому подобное.
С работой своей Дженкинс справлялся отлично, а основным поставщиком пациентов стало родное министерство ещё во время войны. Сколько раз ему приходилось возвращать в нормальное состояние подследственных, свидетелей и магглов, в отношении которых перестарались доблестные авроры, и сосчитать было невозможно.
И неудачи были — куда же без них. Наиболее болезненным для самого Оливера стал случай с супругами Лонгботтом. Фрэнк и Алиса были его однокурсниками и хорошими приятелями со школьных времён, и когда он увидел, в каком состоянии их доставили в больницу после нападения Пожирателей, пришёл в ужас. То, что обоих запытали до невменяемого состояния Круциатусом, стало понятно сразу же. Симптомы говорили сами за себя, просто наглядное пособие из учебника — непрекращающиеся конвульсии, неконтролируемые тики, пена изо рта…
Физическое состояние в норму привести удалось быстро, а вот с разумом оказалась беда. Стремясь сбежать от невыносимой боли, Фрэнк и Алиса замкнулись внутри себя. В прямом смысле — заперлись в дальних уголках своих сознаний, и вытащить их оттуда не представлялось возможным. Они ни на что не реагировали, никого не узнавали, не разговаривали. Больше всего их состояние напоминало последствия поцелуя дементора — тело здорово, нормально функционирует, человек может сидеть, ходить, принимать пищу, но… взгляд пустой и бессмысленный. Живая иллюстрация к поговорке «Свет горит, но в доме пусто».
Единственным лучиком надежды оставался их сын Невилл. Только во время его визитов Алиса, словно интуитивно чувствуя мальчика, проявляла слабые сигналы присутствия в собственном теле. Чаще всего это выражалось в том, что она совала в руки Невиллу всякую ерунду, вроде фантика от конфеты, смятой бумажки или апельсиновой кожуры. При этом она не смотрела на сына, даже головы в его сторону не поворачивала, но… хоть что-то.
На прочих посетителей реакции не было вообще, хотя навещали Лонгботтомов часто, особенно в первые годы. Со временем энтузиазм у бывших друзей, родственников и знакомых угас, что было, в общем понятно. Тех, кто приходил регулярно, спустя больше десяти лет после трагедии, осталось всего пятеро: Кэрол Робертс, мать Алисы; Августа Лонгботтом, мать Фрэнка; их сын Невилл и чета Поттеров, бывшие когда-то их самыми близкими друзьями.
Именно поэтому, увидев очередным унылым декабрьским днём на пороге своего кабинета бывшую однокурсницу, Дженкинс нисколько не удивился.
В первый момент. Уже со второго взгляда стало понятно, что визит этот незапланированный и к Лонгботтомам отношения не имеет.
— Лили? Что-то случилось? — встревожился он, отметив ее неестественную бледность, искусанные губы и слегка дрожащие руки.
— Оливер, мне нужна твоя помощь, — нервно проговорила она, бросив на стул сумочку и стянув с шеи шарф.
— Конечно, чем могу! — он подошёл к ней, помогая снять пальто. — Рассказывай, что произошло? Что-то с Джеймсом? С детьми?
Лили помотала головой, залпом выпила заботливо предложенный стакан воды, шумно выдохнула и посмотрела на Дженкинса в упор.
— Оливер, я хочу, чтобы ты проверил меня на Обливиэйты.
***
К чести Дженкинса, лишних вопросов он задавать не стал. Только попросил сориентировать по временному промежутку.
Лили примерно обозначила лето восьмидесятого, хоть и не была до конца уверена. Но ведь именно тогда она была чем-то так страшно занята, что не смогла выбраться даже на один день, чтобы попрощаться с родителями.
Уже пять минут спустя Лили лежала на кушетке в кабинете Оливера, стараясь максимально расслабиться и не сосредотачиваться на неприятной щекотке где-то в области лба. Инстинкты требовали сопротивляться вторжению в ее сознание, но она не поддавалась, представляя себе, по совету Оливера, ровную водную гладь.
— Хм… — задумчиво протянул Дженкинс через некоторое время. — Да, вижу точечные изменения… Множественные! Все во временном промежутке — три года. С восьмидесятого по восемьдесят второй. Филигранная работа — соседние воспоминания почти не затронуты, некоторые даже заменены ложными… но… — он нахмурился и опустил палочку. — Да, так я и думал, это не Обливиэйт.
— Нет? — Лили распахнула глаза и резко села на кушетке. — А что?