- Его связали и кинули в темницу. Тот стражник, что гонялся за тобой, Фаэль, пообещал, что даже подберёт ему камеру подальше от госпожи Агафьи. Ну да, - тут же будничным тоном добавил Аксель, - хоть кого-то он смог поймать! С тебя, кстати, Том, сняли все обвинения.
Том облегчённо выдохнул, а Мари только удивлёно заморгала. Она хотела спросить что-то, но Том предупредил её, приложив палец к её губам:
- Молчи.
****
Расставались недолго: после слёзных объятий Ириды и просьбы Дибреля, больше похожей на приказ, обязательно вернуться, Том пообещал, что уедет в Город сразу же, как они с Мари защитят опушку диковинных животных. Девушка кивнула при этом; казалось, она слегка расстроилась.
Поезд затарахтел, загудел и тронулся; мелодично пыхтя, он поехал в сторону леса.
- Нас точно не выгонят? – то и дело спрашивала Мари и болтала ногой. Эта привычка появилась у неё с утра, когда девушка первый раз за три дня открыла глаза и села.
- Не выгонят, успокойся уже, - отвечал ей Том и отворачивался к окну. Но через пять минут Мари снова спрашивала, и он добавлял к ответу ещё фразу, - Мы купли билеты, зашли, как нормальные люди, не выгонят нас, дурёха.
Вечерело, но парень не хотел спать. Две недели живя, будто крот, бегая по ночам и отдыхая утром, как убитый, он теперь вовсе не хотел возвращаться к привычному образу жизни. И то, что это стремление поддерживало две с лишним тысячи людей, живущих в Городе, Тома успокаивало.
- Точно нет? – спросила Мари.
Том не ответил; тогда девушка тоже подсела к окну и вперилась своими круглыми глазами в пейзаж. По обеим сторонам, что виднелись в окнах, тянулись сначала опрятные домики в два-три этажа, потом лавочки и деревянные домишки; когда поезд почти выехал из Города, а это было через десять минут после отъезда, пейзаж красили лишь тихие спящие лачуги, почти развалившиеся сарайчики, какие-то груды хлама, верёвки с бельём… Потом они проехали под городской стеной, и пошли леса: нескончаемые, которые Том раньше никогда не замечал, потому что воспринимал как должное, а ещё поля: по ним медленно бродили овцы и лениво жевали траву. Мари всё спрашивала, кто живёт в таком-то доме, кто отдыхает в том зелёном, почему горит свет в той комнатке, но стоило поезду выехать к полям, она оживилась ещё больше. В её глазах горел блеск надежды. Блеск счастья, радость возвращения домой. И Том был рад.
Говорят, когда двое вышли из поезда, история закончилась. Наверное, их пути здесь расходились; но нет. Истории никогда не кончаются, они остаются жить, и они живы, пока их держат в сердцах их герои. Но какие бы мысли не мелькали сейчас в голове у Тома, ему всё равно было грустно. Он не был таким уж сентиментальным; он сухо одёргивал себя, что все эти философские размышления насчёт вечности истории – сплошные чувства. Он не хотел думать, что они с Мари расстаются навсегда.
- Мы обязательно встретимся потом, - сказала Мари.
- Потом? Зачем мне потом, если я хочу сейчас? Ты ведь… - Том всхлипнул. Он понял, что по щекам текут слёзы, но к чему эти слёзы, если ими ничего не решить?
- Да не плачь ты так, - вдруг засмеялась Мари. – Ты тоже мой друг.
Том покрылся простынёй смущения. Эта девушка в странных, изогнутых доспехах, с красными, вьющимися волосами, девушка немного глупая среди людей, пугливая, но… Том вдруг понял, что на самом деле она никакая не дура. Не каждый человек, попав в совершенно другой для него мир, способен так просто к нему адаптироваться. Мари не исключение.
Парень кивнул и протянул руку. Мари сперва удивлёно глянула на пальцы, пробормотав что-то вроде «Э?», но Том не стал ждать: просто поднял её руку и пожал.
- Да. Ты тоже мой друг.
Эпилог
Говорили, давным-давно в Городе в одной таверне сидела толпа мужчин. За окном было темно, и они уже изрядно подвыпили: в глазах многих из них стояла муть. Под потолком носились мухи; кто-то распевал песни, а девушка в длинной юбке носила на деревянном подносе туда-сюда кружки. Стоял затхлый запах, смешанный с пивом и чем-то острым. В таверне стояла весёлость, и ночь только начиналась.
Мужчины громко о чём-то спорили, а затем один из них поднял кружку и громко воскликнул пьяным, ломающимся от количества выпитого голосом: