И она двинулась в соседнюю комнату, манящую ароматным запахом хлеба и корицы. Мари неуверенно последовала за женщиной, но на пороге всё же обернулась к Тому, и не собирающемуся подниматься:
- Пошли! Рыцари любят поесть, - зачем-то повторила она эту фразу, хотя сама не до конца понимала смысл. Может, это призыв к обеду у людей, и это подействует на ленивца-Тома?
- И чего? – протянул тот и перевернулся на живот, потягиваясь, словно кот. – Вот сами ему и готовьте. И мне заодно чего-нибудь.
- Как так можно! – рассердилась Мари и сжала маленькие кулачки в мягких перчатках, наконец сообразив. – Том, ты…
- Кто? – его губы растянулись в издевательской улыбке, и он снова перевернулся на спину, одарив Мари самым очаровательным взглядом. – Ленивый эгоист? Или эгоистичный ленивец, как лучше, на твой вкус?
Мари сжала губы и кулаки, пытаясь подобрать слова, выражавшие её отношение к остряку.
- Мари, это бесполезно, иди уже сюда, - донёсся до них голос Оливии. – Твой дым бы нам очень пригодился. А он нам попросту не станет помогать.
- Вот именно, не стану, - повторил Том, но Мари вдруг подошла к нему, схватила за шкирку и со словами «А вот и станешь!» уволокла в комнату.
Квартира Оливии состояла из двух комнат: гостиной, откуда только что бесцеремонно утащили Тома, и чистенькой, опрятной кухни. Последняя, только они вошли, выявила ещё одну слабость Оливии: всюду: за стеклянными дверцами шкафчиков, на полках, на столе и даже на подоконнике стояли всевозможные небольшие тонкие коробочки. Квартира находилась на втором этаже тетра, уютно спрятавшись среди небольших комнаток для актёров. Коридоры были завалены всяким хламом, а лестница на второй этаж была узкой, винтовой и опасно поскрипывающей.
Том с удивлением огляделся: он никогда не бывал на такой чистой кухне, да и не представлял, что можно держать в коробках.
- Ой, а что там? А здесь? – то и дело восклицала Мари, бегая по кухне, словно ребёнок. Что тут говорить, она-то вообще впервые увидит, как люди готовят еду.
Оливия что-то мычала в ответ на постоянные вопросы девушки, а после и вовсе стала игнорировать; вместо лишних слов она взяла одну из коробочек, стоящих под рукой, схватила двумя пальцами чашки и придвинула носом сахарницу. Девушка откинула хлипкую крышку коробки, и Том невольно повёл носом: по комнате прошёлся приятный, терпкий аромат.
- Что это? Неужели чай?
Оливия кивнула, а потом вдруг удивлённо спросила:
- Никогда не пил?
Том хмыкнул и поболтал жидкость в чашке:
- Не доводилось.
Мари недоумённо нахмурилась и остановилась.
- Э? Что такое…
- На, - женщина сунула Мари под нос коробку, и девушка невольно улыбнулась, понюхав.
- Напоминает мой родной лес, - повернулась она к Тому. На её лице отразились смешанные чувства, какие-то боль и счастье от прекрасных воспоминаний одновременно.
Тот пожал плечами: то, как кто-то нюхает банку и улыбается, выглядело довольно странно. Оливия принялась греть воду, и, пока кастрюля грелась, а вода начинала потихоньку булькать, сказала:
- Скажи, Мари, ты же из леса, да? Как тебе там… Жилось?
Мари смутилась, выдохнула и присела рядом с Томом на диван. В тот день, когда они познакомились, то есть позавчера днём, Мари без раздумий, на одном дыхании рассказала всю сказку, замерев лишь тогда, когда дошла до убийства Марфлуй.
Как понял Том к этому моменту, она жила с изуродованными Адоисом животными совсем одна в лесу. Он не считался дремучим, так что туда спокойно ходили рубить деревья и люди Города, и отправлялись на охоту жители деревень, таких как Крул или Нишд. Но было и одно но: никто не мог войти на территорию, отмеренную Марфлуй каплями. Но шли годы, и вот первые люди вошли в Маргруд. Том понимал, насколько они алчны: только они увидят диковинных животных, сразу решат, что это их новые игрушки. Будь он охотником или кем-то подобным, так и сделал бы.
Но Мари старалась не затрагивать эту тему: она шутила, смеялась, рассказывала истории о животных, а Том всё это время откровенно зевал; это, наверное, продолжалось бы вечно, если бы Оливия резко не перебила Мари, спросив: