— О чем ты говоришь, Габриель? — спросил брат. — Ты с ума сошел? Ты же знаешь, я не могу оставить Ла-Борн-Бланш. У меня здесь свои обязательства. Как насчет моих лошадей? И если то, что говорят англичане, правда, у меня есть и долг перед родиной. Моя задача — мобилизовать драгун. Как тебе известно, Габриель, — добавил он с некоторым самодовольством, — мы еженедельно проводили учения, готовясь к именно такой ситуации.
— Морис, в самом деле, тебе пора шагнуть в двадцатый век, — сказал Габриель. — В эту войну воевать будут не толстые старики верхом на коне и со шпагой. Послушай меня хорошенько! Как тебе известно, в последние недели я встречался в Париже с нашими бухгалтерами. Их отчеты касательно твоего финансового положения, брат мой, еще хуже, чем я опасался…
— Прошу тебя, Габриель, — перебил граф, нахмурясь и жестом останавливая столь ужасное нарушение домашнего этикета. Граф полагал величайшей вульгарностью любое обсуждение финансов в присутствии семьи. — Сейчас не время и не место для такого разговора.
— Нет, Морис, я потому и начал этот разговор, что дело касается всех нас, — возразил Габриель. — Пришло время посмотреть в лицо реальности. У тебя огромные долги. Я больше не могу их покрывать. Пора тебе продать Ла-Борн.
— Продать Ла-Борн? — прогремел граф. — Ни в коем случае! И в Египет я ехать не намерен. Ты отлично знаешь, Габриель, я не люблю арабов.
— У меня есть среди египтян друзья и деловые партнеры, Морис. И уверяю тебя, им без разницы, любишь ты их или нет. Я много думал обо всем этом и предлагаю вот что: ты продашь Ла-Борн. Я уже сделал необходимые приготовления. Твоих лошадей мы разместим в Нейи. Вы все будете жить со мной в Египте. Там ты, Морис, займешься хлопковыми плантациями, а я — сахарным тростником. Мне нужна твоя помощь, чтобы расширить производство, а тебе нужен доход. Как раз сейчас цены на хлопок высокие, и если англичане правы насчет войны — а на сей счет я сомнений не имею, — они еще здорово возрастут. Можно заработать уйму денег.
Дородное тело графа обмякло в кресле, будто из него выпустили воздух, и он все больше съеживался, пока младший брат говорил с ним, как с ребенком или пожилым родственником, увещевая, рассказывая, как ему жить и что делать, да еще и при жене и при дочери, которые в довершение всего обе состояли у брата в любовницах.
— И последнее, Морис, — сказал Габриель.
— Что же именно, Габриель? — вяло отвечал граф.
— Я хочу удочерить девочку.
Граф с изумлением воззрился на брата:
— Что ты сказал?
Графиня тоже явно удивилась.
— Ты в своем уме, Габриель? — сказала она. — Господи, с какой стати тебе вздумалось удочерять ребенка?
— Мне нужен наследник, — ответил виконт. — Тот, кто будет заинтересован в моих делах. Кому я смогу оставить свое имущество и свое состояние.
— Тогда заведи своих детей, Габриель, — сказал граф. — У Рене уже есть отец. — Он обернулся и с любовью посмотрел на дочь. — Ей другой не нужен.
В продолжение всего разговора Рене молчала, неподвижно сидела в кресле, ничто не выдавало противоречивых чувств, которые бушевали в ее груди, заставляли сердце биться учащенно и вызывали мурашки по всему телу.
— Вы прекрасно знаете, что мы с Аделаидой не могли иметь детей, — сказал Габриель.
Граф рассмеялся.
— Не могли иметь детей! — вскричал он, стараясь вернуть себе хотя бы толику достоинства. — В самом деле, братишка, неужели непонятно: чтобы завести детей, надо осуществить брачные отношения! Впрочем, твои семейные сложности меня не касаются. Я не разрешу тебе удочерить мою дочь. И точка.
— А каково ее будущее с тобой, Морис? — спросил Габриель. — Скажи честно! Ты промотал свое состояние, сидишь в долгах как в шелках, и в конечном итоге тебе придется продать свой замок. С чем в таком случае останется ребенок?
— Ей надо сделать выгодную партию, — сказал граф. — Я уже говорил с господином де Бротонном о том, чтобы поженить его сына Ги и Рене, когда дети достигнут совершеннолетия. Семейство де Бротонн владеет солидным состоянием.
Эта новость вывела Рене из оцепенелого молчания.
— Я не намерена выходить за Ги де Бротонна, — сказала она. — Я едва с ним знакома. И он мне не нравится.
— Если не этот союз, — продолжал граф, игнорируя вспышку дочери, — предлагаю устроить брак с сыном какого-нибудь миллионера-бакалейщика. Деньги в наши дни много значат.
— Верно, брат мой, — кивнул виконт. — А к тому времени, когда она станет совершеннолетней, ты окончательно разоришься. Единственное приданое, какое ты можешь ей обеспечить, это куча твоих долгов. Ни одна добропорядочная семья не захочет такую невестку. А я не желаю, чтобы она выходила за буржуа — миллионера или нет.