— Нет, стирает. Все стирает. Вы же не знаете, ничего не знаете, правда, доктор?
— Насколько я вижу по датам фотографий в этом альбоме, после того как была сделана последняя из них, вашему сыну предстояло прожить еще три или четыре года. Вы никак не могли знать, что с ним случится. Конкретно в это время он был счастливым ребенком, любимым своими родителями. И вы сами выглядите вполне счастливой. Так скажите мне, что вы чувствовали тогда? Вы должны помнить, да, мадам?
— Нет, я не помню. Ничего не помню. Говорила же, я ничего не чувствую.
— Не чувствуя «ничего», когда смотрите на эти фотографии, вы отрицаете само существование вашего сына, отрицаете его короткую жизнь на свете, отрицаете вашу память о нем, вашу любовь к нему и его любовь к вам. И, разумеется, отрицая его жизнь, вы отрицаете его смерть.
— Вот именно. Сколько раз я должна вам объяснять, доктор? Если Билли не существовал, то не мог и умереть. И если я ничего не чувствую, мне не так больно.
— Но он существовал, мадам. И умер. И вам больно. Скажите мне, вы плакали над своим сыном?
— Конечно. Я была в истерике, им пришлось колоть мне успокоительное, на похоронах и несколько дней потом. И периодически позднее.
— Истерика и оплакивание не одно и то же, мадам, — говорит доктор. — Вы плакали просто от печали и горя о смерти вашего ребенка?
— He помню. Я была под успокоительным. Не хочу больше говорить об этом.
— Хорошо, мадам Фергюс, не хотите — не надо.
5
Кончилось тем, что мы дважды переезжали в Форт-Силл на три месяца — летом 1942-го и 1943-го, — Билл проходил разного рода подготовку в тамошней школе полевой артиллерии. Армия пока не отправляла его воевать, хотя ему ужасно хотелось. В конечном счете на фронт его так и не послали. Думаю, сочли, что он староват для боевого крещения. Хватало парней помоложе, чтобы послать их на смерть, и Билл остался в тылу, занимался непыльной административной работенкой.
В конце 1945-го его назначили командиром одной из первых американских восстановительных баз в Японии, а мы с Билли переехали к мамà, в их с папà нью-йоркскую квартиру. Мамà полностью взяла на себя роль «мамы» Билли, какую прежде выполнял Билл, и я опять могла бывать в обществе, ходить куда-нибудь по вечерам, даже встречаться с другими мужчинами, к чему мамà меня поощряла. Я начала встречаться с молодым банкиром, по имени Эван Кроуфорд, отпрыском богатого семейства из коннектикутского Гринуича. Мамà была в восторге. Хотела, чтобы я развелась с Биллом. Мы не планировали заводить еще детей, и она сказала, что теперь самое время закончить этот брак, с минимальным ущербом. Посоветовала мне подать на развод немедля, пока Билл в Японии и все можно провернуть еще до его возвращения.
— Этот деревенский мужик никогда не обеспечит тебе ту жизнь, которой ты желаешь, Мари-Бланш, — сказала мамà, — которая тебе нужна. Надеюсь, теперь-то ты понимаешь. Надо было слушать меня, прежде чем выскакивать замуж. Но пока что не слишком поздно. Ты все еще молода и привлекательна. Я оставила твоего отца, когда была все еще молода, потому что знала, он не обеспечит мне такую жизнь, как я хочу. И потому, что не любила его. В этих вещах иной раз необходима жестокость, иной раз просто надо уйти. Твоему мужу тридцать шесть, у него нет ни работы, ни профессии, к которой можно вернуться после демобилизации. Что он намерен делать? Снова продавать страховки и стать стареющей звездой поло? Такой жизни ты хочешь для себя и для сына? Паразитировать на обочине порядочного общества, зависеть от щедрости богатых друзей, надеяться, что кто-нибудь из них поможет твоему мужу войти в бизнес? Ты хочешь иметь такого мужа? Леандер наймет тебе лучшего чикагского адвоката по разводам. Мы подадим прошение об опеке над Билли, мы с Леандером можем даже усыновить его.
— Но я люблю мужа, — вяло запротестовала я. — И он любит Билли. Билл никогда не позволит вам усыновить своего сына.
— А у него и спрашивать не станут, — сказала мамà. — Ни один суд, ни один судья в Чикаго не откажет Маккормику. И если ты так любишь мужа, то зачем встречаешься с молодым Кроуфордом? Двух месяцев не прошло, как твой деревенщина покинул страну, а у тебя уже новый кавалер. Это кое о чем говорит, Мари-Бланш.
— Я просто извелась от скуки, мамà. И хочу немного развлечься.
— Ты вот думаешь, тебе сейчас скучно, а то ли еще будет в этом браке через десять лет! Только к тому времени ты потеряешь молодость и красоту, и никто на тебя уже не позарится.
— Вы нашли Леандера, когда вам было за тридцать, мамà, — заметила я.
— Леандер и я — совсем другое дело.