Да, пусть деревенские забирают все мое имущество. Как же они будут благодарны. В безопасности замковой башни я, принцесса, могу позволить себе такую щедрость. Как красиво летят на улицу мои разноцветные юбки и платья, как соблазнительно качаются на ветках и лежат на крышах припаркованных внизу автомобилей мои бюстгальтеры и трусики. Жаль, никто не видит щедрости принцессы к подданным. Зато какой сюрприз будет для них утром, когда они увидят двор замка так красиво расцвеченным и найдут свою любимую принцессу свернувшейся в мягкой весенней траве, мирно спящей. Да, они будут очень тронуты.
Издавна говорят, что в предсмертные мгновения перед нами проносится вся наша жизнь, ускоренная история, как бы рассказанная в детской книжке-раскладушке. Но это, конечно же, неправда, так быть не может, ведь чего ради просто повторять в последние мгновения все, что нам уже известно, уже пережито? В любом случае подлинная история наших жизней начинается не с нашего собственного рождения. Нет, нам необходимо вернуться намного дальше вспять, проплыть против течения по древней реке пуповины, по материнскому току жизни, что связует нас сквозь поколения, насыщая пищей, а равно и давней семейной болью и отравой. И теперь я, странница, нагая, свободная от всех уз, летящая через пространство, стремительно летящая к земле, совершаю этот путь.
ЭПИЛОГ
Лозанна, Швейцария
Июнь 2007 г
Через сорок один год после смерти моей матери, Мари-Бланш, я поехал в Лозанну, вместе с подругой, Мари Тудиско, и ее шестнадцатилетней дочерью Изабеллой. Моя мать умерла, когда мне было шестнадцать, но истинную причину ее смерти я узнал лишь четверть века спустя, случайно встретив на углу одной из чикагских улиц ее старую подругу. Мне было тогда сорок один, и я верил тому, что отец рассказал перед своей смертью, ровно через двенадцать дней после смерти матери. По его словам, она умерла от цирроза печени, что ввиду ее алкоголизма казалось вполне логичным. Но в тот день, на ветреном чикагском углу, когда я столкнулся с подругой матери, которую не видел долгие годы после ее смерти, мы немного поговорили, и она сказала:
— Твоя мать была очень храбрая.
— То есть?
— Покончила с собой таким способом.
— Каким способом?
В этот миг она, разумеется, поняла, что я ничего не знаю, и побледнела.
— Прости, Джим, мне очень жаль… Я… я думала, ты знаешь. — Ничего, все нормально, а теперь расскажи мне остальное. И она рассказала.
У меня сохранились два письма, написанные матерью из лозаннской квартиры деверю, Джону Фергюсу, брату моего отца, который в 1965-м отвез ее в Clinique de la Métairie. На конвертах стоял обратный адрес отеля «Флорибель», где моя мать жила, выписавшись из клиники, и где она умерла 11 марта 1966 года. В этих письмах Мари-Бланш описывала свою квартирку, этаж, где она располагалась, и вид на Женевское озеро, на другом берегу которого в ясные ночи виднелись огни французского Эвиана.
Приехав в Лозанну, мы — Мари, Изабелла и я — в тот же вечер разыскали отель «Флорибель», теперь уже несколько обветшалый жилой дом; по стечению обстоятельств он оказался совсем недалеко от нашей гостиницы. Я поговорил с консьержкой, объяснил свое дело и узнал, что в угловую квартиру на пятом этаже, которую я описал, недавно въехал новый жилец. Она предложила мне зайти на следующий день, в субботу.
Позднее тем вечером я оставил Мари и Изабеллу в гостинице и один вернулся к «Флорибелю». Сел на бровку противоположного тротуара и закурил, глядя на людей, входящих в подъезд и выходящих. Вот подъехал автомобиль, припарковался у подъезда, из машины выскочил молодой парень, поспешил к дому. Его подружка, которая, очевидно, жила здесь, вышла из дверей, они обнялись, счастливо смеясь, и рука об руку побежали к машине. Наверно, собирались поужинать, или в кино, или на концерт. По тротуару подошла пожилая женщина, сосредоточенно тащившая за собой полную покупок хозяйственную сумку на колесиках. Наверно, она из тех, кто работает допоздна, и только сейчас возвращается домой. Когда она вошла в подъезд, оттуда вышли отец и дочь с маленькой собачкой на поводке, вывели питомицу на вечернюю прогулку.
Некоторое время я сидел на бровке, курил и наблюдал за домом. Потом за спиной у меня вырос полицейский, спросил по-французски, не может ли он мне помочь.
— Нет, спасибо, — ответил я. — Все в порядке.
— Что вы здесь делаете? — спросил он, явно расслышав американский акцент.