Виконт остановил «рено» близ ресторана, а когда они вышли из автомобиля, пригладил волосы Рене, подтянул чулочки и расправил платье.
— Так-то лучше, — сказал он, удовлетворенно глядя на нее.
— Вы обращаетесь со мной как с ребенком, дядюшка.
— Ты и есть ребенок, лягушоночек.
Виконт, казалось, знал в ресторане поголовно всех, и пока они шли за метрдотелем к столику, здоровался с друзьями и знакомыми, которые там обедали, иные вставали, чтобы обменяться с ним рукопожатием или обнять его. Рене больше, чем когда бы то ни было, чувствовала себя подле дяди ребенком и, несмотря на новенький городской наряд, по сравнению с этими элегантными парижанами казалась себе неотесанной деревенской девчонкой.
К ним подошла миловидная брюнетка. Рене узнала в ней одну из тех дам, что приезжали в Ла-Борн на охотничьи уикэнды; это была племянница англичанки по имени леди Уинтерботтом, принадлежавшей к тому же кругу, что и семейство де Фонтарс.
— О, здравствуйте, Софи, — сказал дядя Габриель, расцеловав женщину в обе щеки. Рене отметила, что виконт необычно взволнован. — Значит, вы вернулись в город. И как же прошло ваше… короткое пребывание за городом?
— Об этом, Габриель, я бы с удовольствием побеседовала с вами наедине, — сказала дама. И с откровенной неприязнью посмотрела на Рене. — Как я погляжу, виконт, вы теперь похищаете детей прямо из колыбели.
— Вы же помните мою племянницу Рене, — сказал виконт. — Скоро она станет моей приемной дочерью.
— Верно, я не сразу узнала ее, она так выросла. Как это похоже на вас, Габриель, удочерить такую прелестную малютку. — Она приблизила к нему лицо и тихо, со злостью прошипела: — Стыдитесь! Пенис как у осла — и связываетесь с маленькими девочками.
Виконт густо покраснел, не в состоянии даже ответить. Рене никогда не видела дядю в столь полном замешательстве. Он быстро прошел мимо дамы, за руку таща Рене за собой, как упирающегося ребенка. Метрдотель усадил их за угловой столик.
— Что она вам сказала, дядюшка? — спросила Рене.
— Ничего, — коротко бросил он. — Забудь ее.
— Что значит «пенис как у осла»?
— Ничего. Совершенно ничего. И не стоит повторять это кому-либо, в особенности родителям.
— Но что это значит? — настаивала она.
— Довольно вопросов. Делай, как я сказал, и забудь об этом!
— Ну, раз вы не хотите говорить, я спрошу у мисс Хейз, — упрямо сказала Рене. — Она объяснит. Мисс Хейз все знает.
Виконт наклонился над столом и заговорил тихо, сдержанным тоном:
— Слушай меня внимательно, юная барышня. Уверяю тебя, мисс Хейз не знает ответа на твой вопрос. И я запрещаю тебе обсуждать это с нею или с кем-нибудь другим. Ты меня поняла?
— Да, дядя, — ответила она, хотя горячность Габриеля лишь усилила ее любопытство, — я все поняла.
Как по волшебству, в этот миг перед ними возник официант с бутылкой шампанского в серебряном ведерке со льдом и двумя бокалами. Он мастерски откупорил бутылку и наполнил бокалы.
Виконт поднес свой бокал к губам Рене и уже мягче спросил: — Ты впервые пробуешь шампанское, малышка?
— Да, — отвечала она, сдерживая чих. — Пузырьки щекочут в носу!
Он рассмеялся:
— Выпей и загадай три желания.
Рене отпила глоточек из дядина бокала.
— Ладно. Загадала.
— Когда тебе сравняется шестнадцать, расскажешь мне, что ты загадала. И сбылось ли.
— К тому времени я забуду, чтó загадывала.
— В твоем возрасте ничего не забывают. Когда повзрослеешь, ты обнаружишь, что помнишь все об этом времени своей жизни. Каждую деталь. Память о юности — только она поддерживает нас на старости лет.
— Я никогда не состарюсь, — сказала Рене.
Дядя Габриель рассмеялся:
— Да, вот этой юношеской веры мне теперь больше всего недостает. И именно этой верой юность мне особенно дорога.
— Вы не такой уж старый, дядюшка.
— Ты любишь меня, моя красоточка?
— Как отца, — ответила она.
После обеда и шампанского виконт отправился с племянницей на прогулку в парк Версаля. Впервые в жизни Рене слегка захмелела, и они долго шли молча, держась за руки.
— Твоя маменька любит меня, — наконец сказал дядя Габриель. — Не понимаю, почему ты больше не любишь меня.
Шампанское развязало язык Рене, и она неожиданно выпалила:
— Я вас видела.
Виконт резко остановился.
— Ты о чем, дитя?
— Я видела вас и мамà. Вместе. Одних. Украдкой.
— Когда?
— Первый раз, когда мне было шесть. И много раз после.
— Где?
— В Ла-Борне, в гостиной. Я пряталась в египетском сундуке и подглядывала за вами.