Рене лежала в постели, размышляя обо всем об этом, и уже начинала дремать, когда ее разбудил шепот Габриеля:
— Спишь? Мне показалось, я слышал голос твоей матери. Что она тебе говорила?
— Ничего, — ответила Рене. — Ничего она не говорила. Народ входит в мою комнату и выходит, будто на вокзале. Вы шпионите за мной?
Внезапно Габриель схватил ее за плечи и начал трясти.
— Лживая маленькая ведьма! — шипел он. — Я выбью из тебя эту скрытность. Ты таишься от меня. Ничего мне не говоришь. Выкладывай, что она тебе сказала!
Рене уже кое-что усвоила касательно резких перепадов дядина настроения и спокойно ответила:
— Она говорила то же, что и всегда, что нам с вами на всех наплевать. Отпустите меня, пожалуйста. Мне больно.
Как всегда, виконтова злость ушла так же быстро, как и возникла.
— Что ж, пожалуй, она права. — Он отпустил Рене. — Пожалуй, потому-то мы и понимаем друг друга. Надень джеллабу и приходи ко мне в комнату. Хочу пообниматься с тобой.
— Нет. Вы хотите побить меня.
— Ну что ты, малышка.
Рене тихонько прошла следом за Габриелем через холл и забралась в его постель. Он был в пижаме и лег рядом, прижав знакомое затвердение к ее бедру. Уткнулся лицом в волосы племянницы, притянул ее к себе.
— Ах, как чудесно ты пахнешь, — шепнул он.
Потом Рене уснула, а когда наутро проснулась, Габриель уже ушел и на ее руке красовался новый золотой браслет.
К тому времени, когда Рене спустилась завтракать, граф успел уехать на плантации, мамà и Габриель были в столовой одни.
— Очень важно, чтобы вы поняли, Анриетта, — говорил Габриель, когда Рене вошла в комнату, — каково место женщин в этой стране. Здесь от них требуют полного повиновения мужьям. Доминирующее положение во всех классах египетского общества занимают мужчины.
— Вот как, Габриель? — сказала графиня. — А скажите мне, пожалуйста, чем это отличается от европейского общества?
— Очень отличается, поверьте, дорогая. В этой стране отец — хозяин семьи, и жена должна всегда оставаться в тени мужа. Если нет, он с нею разведется, и все общество обратится против нее. В некоторых случаях непокорную жену даже приговаривают к смерти.
Графиня с величайшей аккуратностью поставила свою чайную чашку на стол.
— Зачем вы мне это рассказываете, Габриель? — ровным голосом спросила она. — Хотите предостеречь или даже грозите?
— Здесь, — продолжал виконт, — еще больше, чем в Каире, я — хозяин, важнейшее лицо в глазах моих людей. Я не должен их разочаровывать, и моя личная жизнь не должна провоцировать скандал. Вот почему моя семья должна безоговорочно мне повиноваться. Не выказывая ни малейшего намека на нарушение приличий.
— Ну да, намека на нарушение приличий, — сказала графиня.
— Поэтому, Анриетта, совершенно нормально, что ваша спальня смежна со спальней вашего мужа, — сказал Габриель. — Любое отступление от такого правила было бы ошибкой. Если бы, например, ваша спальня находилась в моем крыле дома, слуги непременно бы это отметили и начали сплетничать как раз о том самом нарушении приличий, какое я имею в виду. Словом, в Каире вы можете сколько угодно появляться на людях с лордом Гербертом; наши европейские друзья к подобным вещам куда терпимее, чем местные в этой части страны. Если персонал заподозрит хоть какое-то нарушение приличий с вашей стороны, хоть какой-то намек, что вы изменяете мужу, все может кончиться для вас очень плохо. На самом деле очень плохо.
— Понимаю, — кивнула графиня. — Пожалуй, вы бы отдали меня на побивание камнями, не так ли, Габриель? Кажется, я начинаю понимать цель этой небольшой лекции о египетской культуре.
— В то же время, — продолжал виконт, словно и не слыша, — совершенно нормально, что моя дочь занимает комнату рядом с моей — для защиты от ночных опасностей.
Графиня рассмеялась в своей саркастической манере:
— О да, ночные опасности. Я прекрасно знаю, что, с тех пор как мы здесь, Рене проскальзывает к вам в спальню, когда все спят, и часто остается с вами на всю ночь. Все это знают. Вы, Габриель, подлинная ночная опасность.
Габриель жестом велел Рене подойти к нему. Ласково взъерошил ей волосы, затем коснулся нового золотого браслета.