— В этой стране девушек выдают замуж в тринадцать. Взгляните, как все на нас смотрят. Скоро заговорят о нашей помолвке.
— О чем вы? — испуганно спросила Рене. — Я даже имени вашего не знаю.
— Знаете, я князь Бадр эль-Бандерах. Но вы можете называть меня Бадр.
— Папà никогда не позволит мне выйти за араба, — сказала Рене.
— Я араб только наполовину, — сказал князь. — Моя маменька шотландка. Родители в разводе.
— Это не имеет значения. В глазах моего папà вы всегда будете арабом. К тому же вы, наверно, мусульманин.
— Вообще-то меня воспитали в вере моей маменьки, — сказал князь. — Я христианин.
— Для моих родителей это не имеет значения, — сказала Рене, удивляясь, почему говорит о замужестве с молодым человеком, с которым только что познакомилась.
— Моя маменька не захочет, чтобы я женился на француженке, — сказал князь Бадр. — Так романтично. Несчастные влюбленные! Мы будем как Ромео и Джульетта. Только конец, разумеется, будет счастливый!
Танцевал он превосходно, его гибкое тело словно слилось с телом Рене. Она чувствовала под пальцами крепкие молодые мышцы, запах его одеколона смешивался с запахом английских сигарет, которые он курил, и она вдруг осознала, что никогда раньше не танцевала со своим ровесником, только с дядей, и с отцом, и с другими стариками вроде лорда Герберта. Голова у нее закружилась как в дурмане, ей казалось, она вот-вот потеряет сознание.
— Давайте выйдем на воздух, посмотрим на луну, — шепнул ей на ухо князь Бадр. — Вы видели огромный букет омелы, который леди Уинтерботтом выписала из Англии? Он висит в дверях на террасу. Я бы с удовольствием очутился в полночь под ним вместе с вами.
Рене увидела, что дядя перестал танцевать, просто оставил удивленную рыжеволосую даму посреди зала и направился к племяннице, как-то странно глядя на нее. Оркестр заиграл традиционный полуночный вальс, «Голубой Дунай», и Габриель сделал Рене знак подойти к нему. Но она, будто во сне, не могла противостоять этому гибкому, смуглому, запретному юноше, который держал ее в объятиях и дарил ей новую власть над дядей. Юный князь взял Рене за руку, и она покорно последовала за ним на террасу, где он остановился под омелой.
— Ровно через две минуты наступит Новый год. — Бадр крепко обхватил ее за талию сильными руками. — Тысяча девятьсот четырнадцатый, и у нас впереди вся жизнь. — Он наклонился и нежно поцеловал Рене в губы. Впервые ее поцеловал юноша.
Откуда ни возьмись, рядом вырос Габриель, молча вырвал Рене из объятий юного князя и, крепко стиснув ее руку, увел ее обратно в зал, где оркестр по-прежнему играл «Голубой Дунай». Подхватил племянницу и принялся вальсировать, кружа ее по залу, словно безумец, танцующий с тряпичной куклой. Рене не оставляло ощущение, будто она во сне, и она предалась воле дяди, как минутой раньше воле юноши, уступая пьянящей силе мужчин. Ей вспомнился минувший новогодний бал в старом доме, в Ла-Борн-Бланше, во французской провинции, так далеко отсюда и так давно. Та ночь в бальном зале замка сияла огнями свечей, когда Рене с верхней площадки лестницы смотрела на гостей; маленькая девочка в комнатных туфлях и в халате, она следила, как красавец дядя Габриель кружит по залу ее мамà, прелестную графиню де Фонтарс, под такую же музыку. Минул всего год, а теперь эта девочка в бальном платье и атласных туфельках сама танцевала с предметом своих мечтаний.
— Он украл у меня твой первый поцелуй, — шепнул Габриель обиженным тоном мальчишки-школьника.
— Не сердитесь, Габриель, — сказала Рене. — Пожалуйста. Это не в счет. Еще ведь не полночь. Вальсируйте со мной к омеле. У нас есть еще минута.
Виконт послушался, и как раз когда они очутились под омелой, грянул гонг, знаменуя полночь, свет в бальном зале погас, а Рене бросилась в объятия дяди и страстно, прямо-таки алчно поцеловала в губы.
— Вот, — сказала она, — вот мой настоящий первый поцелуй. Счастливого Нового года, господин… папà.
Все еще обиженный, виконт объявил, что уже поздно, пора ехать домой. Рене, конечно, знала, что разговор о юном египетском князе пока не закончен и что ее, вероятно, ждет добрая порция побоев. Но ей было все равно. Габриель, положа руку ей на затылок, провел ее к двери в холл, возле которой, точно королева на троне, восседала в кресле леди Уинтерботгом, удовлетворенно созерцая гостей.
— Ваша прелестная блондинка нынче весьма популярна, виконт, — сказала она. — Она — чудо Каира! Пожалуйста, оставьте ее здесь на ужин.
— Для нее время уже позднее, — отрезал Габриель. — Ей пора домой спать.