— Ей ничто не угрожает? — спросил Габриель.
— Никоим образом, — ответил доктор, продолжая пальпировать ее. Все еще в полудреме, Рене представила себе маленькие волосатые руки доктора как мохнатых зверьков, двигающихся по ее телу. — Все в норме. В самом деле, совершенный образец. Превосходные мускулы повсюду.
— Она прирожденная наездница, — сказал виконт.
— По сравнению с местными жительницами, — сказал доктор, — большей частью слабенькими, болезненными, нередко уже в восьмилетием возрасте подвергнутыми насилию, эта девушка — сущая отрада для глаз. Прелестный цветок. Если б кто из местных пашей увидел ее вот так, он бы отдал столько золота, сколько она весит.
— Благодарю вас, доктор, — сухо сказал Габриель, накидывая на племянницу простыню, — она не продается. Если вы считаете, что ей необходимы те или иные лекарства, будьте добры, оставьте рецепт Аслану в Арманте; он пошлет дахабийе в Каир. А теперь я провожу вас.
Рене услышала, как за ними закрылась дверь, услышала тихие слова прощания. Спустя несколько минут дверь опять отворилась. Не открывая глаз, она почуяла знакомый и ободряющий запах Габриелева одеколона и его загорелой кожи, когда он сел на край тахты. Ощутила легкие прикосновения его руки на животе, на груди. Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы.
Рене крепко проспала всю ночь, а наутро гречанка принесла ее одежду, выстиранную и отутюженную. После завтрака возле хижины уже стояли оседланные лошади, и они снова отправились в путь, словом не обмолвившись о происшедшем. Но по глазам виконта она видела, что между ними кое-что изменилось, и сердце ее билось тревожно. Она больше не ребенок, не его игрушка, теперь больше не найти невинных предлогов, чтобы она спала в его постели и целовала его, чувствуя бедром ту твердую штуку.
2
Через несколько дней, когда граф, виконт и Рене сидели после ужина в гостиной, Габриель сказал:
— Морис, наш сосед, паша Али эль-Бандерах, сегодня во второй половине дня заходил ко мне в контору.
— О-о? И чего же он хотел? — спросил граф.
— У паши есть сын от бывшей жены-шотландки, — сказал виконт, — весьма красивый юноша по имени Бадр. Двадцати лет, воспитан в Англии, учился в Итоне, а теперь в Оксфорде. Возможно, вы видели, как он танцевал с нашей дочерью на новогоднем бале у леди Уинтерботтом? Все говорят, что этот юноша — лучшая партия в Египте.
— И что это означает для нас? — спросил граф.
— Это означает, что паша приезжал от имени сына, — пояснил Габриель, — просить руки Рене. Мальчик готов подождать, пока ей сравняется шестнадцать. Однако не пожелал рисковать и медлить с помолвкой. Кажется, после этого бала молодые люди выстраиваются в очередь, чтобы сделать ей предложение. — Виконт посмотрел на Рене и добавил: — Пожалуй, это некоторым образом связано с весьма откровенным костюмом, какой был на ней тогда.
— Само собой разумеется, о таком союзе не может быть и речи, — сказал граф. — Вы же знаете, Габриель, я не позволю ей выйти за араба.
— Он лишь наполовину араб, Морис, — сказал Габриель. — А почему нет? Его отец сообщил, что мать растила молодого князя Бадра в лоне англиканской церкви. Так что по воспитанию он фактически англосакс, а по крови — наполовину англичанин. И, разумеется, невероятно богат. Счастливая чета — дом в Лондоне и наверняка охотничье поместье в провинции. Я бы порадовался за Рене. И кстати, для нашего бизнеса тоже полезно, слияние собственности может оказаться весьма выгодно для обеих сторон. Полагаю, нам следует серьезно взвесить это предложение!
До сих пор Рене сидела спокойно, однако теперь вскочила с кресла.
— Что вы говорите, Габриель? Рассуждаете обо мне, будто меня здесь нет. Вы с ума сошли? Полезно для бизнеса? Слияние? Нет! Я никогда не пойду замуж! Никогда! Ни за кого! Тем более за этого мальчишку!
Оставляя ее без внимания, виконт опять обратился к брату:
— В конце концов, Морис, мы с пашой соседи. Такой союз мог бы действительно быть нам полезен. Соединив наши земли, мы станем почти монополистами по сахару и хлопку. Ввиду грядущей войны это может принести нам миллионы.
— Габриель, почему вы так жестоки? — вскричала Рене. — Пожалуйста! Я не хочу! Прошу вас! Пожалуйста! — Она попыталась обнять дядю за шею, но он отстранился.
— Жесток? Отчего же, малышка? — спросил Габриель с насмешливым удивлением. — Я лишь стараюсь обеспечить тебе наилучшее будущее. В конце концов, ты не любишь меня. Наоборот, я словно бы только тебя терзаю.