Издавна говорят, что в предсмертные мгновения перед нами проносится вся наша жизнь, ускоренная история, как бы рассказанная в детской книжке-раскладушке. Но это, конечно же, неправда, так быть не может, ведь чего ради просто повторять в последние мгновения все, что нам уже известно, уже пережито? В любом случае подлинная история наших жизней начинается не с нашего собственного рождения. Нет, нам необходимо вернуться намного дальше вспять, проплыть против течения по древней реке пуповины, по материнскому току жизни, что связует нас сквозь поколения, насыщая пищей, а равно и всей давней семейной болью и отравой. И теперь я, странница, нагая, свободная от всех уз, летящая через пространство, падающая к земле, совершаю этот путь.
КНИГА I
РЕНЕ
1899–1922
Ла-Борн-Бланш
Орри-ла-Виль, Уаза, Франция
Июль 1899 г
1
Рождение моей матери, малютки Рене, было окружено некой тайной, слухами, о которых слуги долго перешептывались: мол, ее будто аист принес в Ла-Борн, маленький, декоративный замок ее семейства в городке Орри-ла-Виль на равнинах французского Санлиса. Младенца всего нескольких часов от роду, в сопровождении кормилицы, привез в карете из Парижа старый Ригобер, преданный семье кучер. Лошади галопом промчались в ворота замка, железные ободья колес громыхали, выбивая искры из мощенной булыжником дорожки, а случилось это безлунной ночью в последний день июля 1899 года.
Говорили, что отец, граф Морис де Фонтарс, встречал карету во дворе и, едва кормилица вышла из нее, тотчас осмотрел ребенка, которого она держала на руках.
— Это что… что вы мне привезли? — якобы прогремел он. — Доктор уверял, что у этой женщины будет мальчик. Я хочу знать: где у моего сына пенис?
«Женщиной», о которой столь холодно упомянул граф, была, вероятно, некая Элоиза Лафарж, парижская балетная танцовщица, «крысенок», как называли представительниц ее профессии, простолюдинка, куртизанка и одна из несчетных любовниц графа.
— Увы, доктор ошибся, господин граф, — отвечала кормилица. — Как видите, мадемуазель родила девочку.
В подтверждение этой истории, конкретно этой версии рождения Рене, отмечали, что до ее «появления» мать и отец, граф и графиня, состояли в браке уже пять лет и с самого начала союз их был без любви, устроен родителями. Говорили, что графиня согласилась на тайное удочерение, чтобы обеспечить мужу наследника и чтобы ей более не приходилось терпеть его безуспешные еженедельные попытки зачать с нею сына; ради вящей достоверности она изображала беременность и еще за несколько месяцев до «родов» улеглась в постель. И городскую повитуху, мадам Руо, которая за соучастие и за молчание получила от графа огромную сумму в десять тысяч франков, ранее в тот вечер вызвали в замок, согрели воду, отнесли наверх полотенца, а «схватки» у графини начались, как раз когда карета с новорожденным младенцем выехала из Парижа.
Вдобавок говорили, что после того как граф, обнаруживший, что у него дочь, а не сын, который был так ему нужен, оправился от первоначального шока, он спрятал младенца у кормилицы под плащом и проводил ее на второй этаж, в комнату графини. Слугам просто сказали, что кормилицу наняли по распоряжению доктора, так как графиня слаба и кормить младенца не может, — среди тогдашней аристократии это было совершенно в порядке вещей. В комнате «роженицы» мадам Руо довершила хитроумный спектакль, распеленав младенца и шлепнув по попке, так что девочка громко закричала, словно бы родилась второй раз.
И наконец, шушукались, будто мать Рене, графиня де Фонтарс, урожденная Анриетта Буте, увидев свое дитя, сказала вот что:
— Но этот ребенок никак не может быть моим. Моя дочь была бы не такой толстой и более светлокожей. А эта слишком чернявая, слишком пухлая, с виду сущая крестьянка… — Она посмотрела на повитуху, мадам Руо, и высокомерно добавила: — Либо вы, мадам, приняли не того младенца… — тут она повернулась к мужу, графу: —..либо вы, Морис, связались с цыганкой.
Вот такая легенда ходила в городке о рождении Рене, история, которая с годами обросла подробностями и, возможно, была всего лишь досужей сплетней, какие любят сочинять крестьяне, чтобы низвести знать, чья привилегированная жизнь для них недоступна, до уровня обычных людей. Одна только я, ее дочь, Мари-Бланш, храню правду в своей генетической памяти.