Он умолк. Мари выслушала его с огромным вниманием. Она была вынуждена признать, что его слова не лишены логики. Он был прав. Такой человек, как шевалье, колет глаза всем честолюбцам, особенно Мерри Рулзу, который, сверх того, видит в Мобре соперника.
Она вдруг с облегчением вздохнула, словно тяжкий груз свалился с ее плеч.
– Знаете, дорогая Мари, – продолжал Режиналь, – я ничуть не удивлюсь, если майор любыми способами попытается заставить всех поверить в то, что замок Монтань стал притоном, скопищем разврата. У него повсюду шпионы. Они докладывают ему о самых незначительных событиях, а он сам сочиняет разные байки и распускает их по всему острову! Враги попытаются разом напасть на нас отовсюду, опорочив в глазах и колонистов, и отцов иезуитов, и доминиканцев. На вас станут оказывать давление. А вот если я женюсь на Луизе, все сейчас же станет на свои места. Никто ничего не сможет сказать…
Мари и бровью не повела. Она по-прежнему хранила молчание.
– Я знаю, – продолжал шевалье, – что многие уже считают Луизу моей любовницей. Пусть так!
Бог свидетель: я считаю это оскорблением для вашей кузины и готов проткнуть шпагой каждого, кто позволит себе столь лживый намек. Но для вас, Мари, так было бы лучше!
Она метнула на него взгляд и быстро спросила:
– Почему?
– Потому что можно подозревать всех, – горячо подхватил он, – меня, Луизу – всех, но не вас. Лучше будем опорочены мы с Луизой, нежели вы. Учитывая ваше высокое положение, а также ради будущего вашего сына Жака, вы должны быть выше подозрений и оставаться чистой; ваша репутация должна быть безупречной… Я люблю вас, Мари, всей душой, но еще больше уважаю и потому охотно приношу себя в жертву…
– Режиналь, – пробормотала она, – будет вам, Режиналь!..
Он замолчал с озабоченным видом. Что она ему скажет? Ему показалось, что голос у Мари дрогнул, она смягчилась.
Мари выждала немного, стараясь справиться с волнением, которое пробудили в ней его чары: проникновенный звучный голос, напомнивший ей об их первой встрече, когда он буквально вырвал ее из объятий Пьерьера, к которому ее тогда неудержимо влекло; его невероятная сила убеждения, так как теперь Мари почти не сомневалась, что Режиналь явился в этой истории жертвой. Ведь теперь сомнений у Мари не осталось; шевалье только что открыл ей глаза, и она уже сердилась на себя за то, что оказалась так близорука: Мерри Рулз заронил в ее душу сомнение, а ведь он прежде всех был заинтересован в том, чтобы уронить шевалье в мнении Мари… В конечном счете все это, возможно, лишь ловкий ход майора…
Но Мари скоро спохватилась: ведь она страдала, и страдала по милости Режиналя. Пусть даже шевалье невиновен, но из-за него у Мари в сердце оставалась глубокая рана; этого она Режиналю прощать не собиралась.
– Во всяком случае, – заметила она, – вы никогда не заставите меня поверить в то, что равнодушны к Луизе. Она молода, хороша собой… Глупа, конечно, но дурочки чаще всего нравятся мужчинам, потому что они делают с этими гусынями что хотят. Наконец, я припоминаю, каким торжествующим тоном вы объявили мне о своем намерении жениться…
– Вы преувеличиваете, Мари, – мягко возразил шевалье. – Ведь вы находились в таком отчаянии, когда я вошел, что не стали бы меня слушать, если бы я вас не оглушил какой-нибудь чрезвычайной новостью. А если у меня и прорвались торжествующие нотки, в чем вы меня упрекаете, то только потому, что я наконец победил вашу нерешительность. Мне бы хотелось, – вновь обретя лирический тон, продолжал Мобре, – чтобы между нами, дорогая Мари, не было никаких недомолвок, чтобы мы полностью друг другу доверяли, и тогда против нас будут бессильны все враги. Вы увидите: мы победим! А как будем счастливы!.. Неужели это возможно? Способна ли такая женщина, как вы, принять без недоверия, без задней мысли преданность такого слабого и переменчивого мужчины, как я?.. Да мало того что я слаб по натуре, так еще зачастую и обязан проявлять слабость из соображений дипломатии!
Мари провела рукой по лицу:
– Послушайте, Режиналь! Я бы и сама хотела вам верить… Впрочем, я устала. Я предоставила вам всего несколько минут. Взгляните: мне нехорошо. Оставьте меня, прошу вас; мы вернемся к этому разговору позже.
– Ну нет! – вскричал он. – Сегодня вы разговаривали со мной сурово, отчего я чувствую себя несчастнейшим человеком на земле. Недоразумение, которое развело нас по разные стороны, должно быть улажено как можно скорее! Пока вы не вернете мне свое доверие, Мари…
– Это невозможно! – выкрикнула она, оборвав его на полуслове. – Невозможно, во всяком случае, сейчас…
Он снова понурился, пролепетав:
– Отлично! Очень хорошо! По вашей милости я превращаюсь в жалкое существо. Вы прогоняете меня за то, что я хотел служить вам! Вы отказываете мне в женитьбе на Луизе, лишаете своего доверия. Чем же мне отныне заниматься на этом острове? Нечем! Оставаясь здесь, я рискую так или иначе потерять жизнь. Никогда я не смог бы продолжать существование, зная, что вы рядом, а я не могу вас видеть, вы меня презираете, возможно, даже ненавидите. Теперь без вашей поддержки, без вашей защиты я стану мишенью для всех и каждого! Мне припишут все смертные грехи. Мадам! Я отправляюсь с первым же судном в Сент-Кристофер. Прощайте, сударыня…
По мере того как он говорил, он повышал голос. Затем коротко кивнул Мари и порывисто шагнул к двери. Но не успел он взяться за ручку, как генеральша его остановила:
– Режиналь! Еще одно слово…
Он обернулся, воодушевленный надеждой. Уже во второй раз его хитрость удалась.
– Вы – любовник Луизы, – дрогнувшим голосом вымолвила Мари. – Признавайтесь!
– Так вам сказали…
– Да, мне в самом деле так сказали. Теперь я хочу услышать это от вас!..
– Вы же меня непременно накажете, – произнес он тоном капризного ребенка, который ожидает сурового наказания.
Она гневно топнула, хотя в душе, может быть, надеялась, что он опровергнет это обвинение, и повторила:
– Признавайтесь, ну же!
– Обещаю, что отвечу вам со всей искренностью, если вы согласитесь затем выслушать меня. Вы должны все узнать и понять… Мари, готовы ли вы, в силах ли вы выслушать меня потом?..
– Я догадалась, каков будет ваш ответ, Режиналь! – с горечью выговорила она. – Однако я готова вас выслушать; я обязана это сделать, чтобы не выгнать вас как негодяя, чем могу навлечь на вас месть всех, кто вас ненавидит и презирает. Согласитесь: если я вас, в свою очередь, презираю, то проявляю, по крайней мере, снисходительность!
– Мари! – проговорил он. – Луиза в самом деле моя любовница.
Он увидел, как она напряглась и побледнела. Ему показалось, что она вот-вот лишится чувств, однако не шевельнулся. Он знал, что Мари сильна духом и способна вынести любой удар, тем более этот, к которому уже была готова, как она сама призналась.
– Похоже, вам совсем не стыдно в этом сознаваться. Какой ужас! И кому?! Мне!! Слышите?! Мне!
– Да, – просто согласился он. – Это была моя слабость. Я раскаиваюсь. Так случилось, что я не устоял перед молодостью Луизы, ее воодушевлением. Я решил, что она меня любит, тогда как на самом деле ей нравились лишь мои эскизы да комплименты. Человек слаб. Неужели вам никогда не доводилось проявлять слабость, Мари? Если бы я не знал, что вы так же слабы, как я, как любой другой человек, я ничего бы вам не сказал. Но перед вами мне стыдиться нечего. Моя исповедь в каком-то смысле заслуживает прощения, потому что я знаю: вы лучше, чем кто бы то ни был, способны меня понять и простить. Ведь вы, Мари, проделали тот же путь, что и я. И я ни в чем вас не упрекаю, я лишь констатирую факты. Кроме того, у меня есть вполне убедительный довод. Если я и проиграл, то ради великой цели. Я повторяюсь, но это необходимо! Овладевая Луизой, которую я не люблю и не полюблю никогда, пока вы живы, пока вы рядом со мной, потому что телом и душой принадлежу вам одной, Мари, я хотел лишь отвлечь сплетников на себя и Луизу, дабы ваша репутация оставалась незапятнанной, как того требует занимаемый вами пост… Однако раз я ошибся и вы не хотите, чтобы я женился па Луизе, заглаживая нашу с ней вину, я готов удалиться. Я оставлю этот дом, Мари.