Майор размышлял об этом, когда Режиналь с присущим ему изяществом вошел в кабинет. На нем была небольшая шляпа с гусиным пером, сиреневые ленты которой развевались по плечам; рыжий парик, прекрасно завитой и напудренный, обрамлял лицо, на котором красовались темные, аккуратно подстриженные усы. Но его губы морщились в циничной улыбке, обладавшей огромной силой и весьма помогавшей ему в дипломатической карьере. Он улыбался едва заметно, чуть насмешливо, что выдавало в нем человека уверенного в себе: собеседник невольно задумывался, какая сила за ним стоит, если он так уверен в собственной неуязвимости. Майор на мгновение смешался, пытаясь угадать не причину визита, а исход этой встречи. Он приготовился к словесной перепалке. Кто окажется победителем? И какова будет тема, какова ставка этого состязания?
– Господин майор! – заискивающе начал Мобре. – Примите уверения в моем нижайшем почтении.
– Позвольте засвидетельствовать вам глубочайшую преданность, господин шевалье, – заметил Рулз. – Садитесь, прошу вас. Я с огромным удовольствием выслушаю, какие причины заставили вас явиться с визитом, оказав мне честь и вместе с тем немалую радость.
Мобре поднял руку, желая остановить этот поток насквозь лживых слов и тем словно бы уберечь Мерри Рулза от принятия на себя преждевременных обязательств. Шевалье опустился в кресло пурпурного бархата, стоявшее у стола, положил ногу на ногу и заговорил:
– Вчера вечером мы в замке Монтань узнали о возвращении «Мадонны Бон-Пора». Ее превосходительство госпожа Дюпарке подумала, что вернулся капитан Байярдель, но решила, что для его вызова уже слишком поздний час. В настоящее время она чувствует себя не совсем здоровой и потому попросила меня…
Он развел руки в стороны и проникновенным тоном пояснил:
– Ее недавнее вдовство, разнообразные заботы, о которых вам отлично известно, весьма ее огорчают, как вы, вероятно, догадываетесь… Итак, она попросила меня явиться к вам в качестве ее посланца по поводу капитана Байярделя.
– Никому не разрешается видеть капитана Байярделя, – поспешил возразить майор. – Я приказал взять его под стражу…
Мобре удивленно вскинул брови:
– Под стражу?!
– Так точно. Как только Байярдель высадился на берег, он явился ко мне, и после его устного доклада о своей миссии, вернее, о ее провале – что нам с вами лукавить! – я подумал, что ради его блага и до выяснения обстоятельств должен его арестовать и содержать втайне.
– Значит, его отчет был так серьезен? Майор смущенно кашлянул:
– Я считаю полезным получить различные доклады об этом предприятии от капитана Эстефа, капитана Байярделя и, наконец, капитана Шансене, вернувшегося нынче утром, в чем вы и сами могли убедиться, на борту «Святого Лаврентия». В каком плачевном состоянии находится судно! Боже мой!
– Майор! – вкрадчиво прошептал Мобре. – Неужели вы и в самом деле верите в предательство, если действуете так осмотрительно и, я бы сказал, проявляете столь мудрую беспристрастность?
Мерри Рулз понял намек. Режиналь, значит, решил действовать с ним заодно? Не доверяя, он отвечал на всякий случай осторожно:
– Предательство – это, может быть, громко сказано. Разумеется, Байярделя можно заподозрить в предательстве, учитывая разноречивые объяснения всех трех капитанов; но еще преждевременно произносить это серьезное слово, не имея бесспорного доказательства.
– Надеюсь, – вставил Мобре, – что правосудие будет непримиримо и сурово. Говорю это ради будущего колонии. Пример капитана достоин порицания. Увековечить его значило бы погубить остров.
– Несомненно, – осторожно поддержал Мерри Рулз. – Вот почему до получения более полных сведений я решил поместить капитана Байярделя, ответственного за результаты экспедиции, под арест. Он не может иметь сношения с внешним миром и не выйдет из своего дома в форте, прежде чем не представит мне свой рапорт. Затем мы сравним отчеты капитанов-участников экспедиции, и Высший Совет примет решение.
– Высший Совет! – с наигранным удивлением вскричал шевалье.
– Точно так.
Мобре довольно потер руки и улыбнулся:
– Так вы полагаете, майор, что необходимо собрать членов Совета ради такого вопроса? Я думаю, что, если факт предательства будет точно установлен, совсем не обязательно иметь сотню судей. Мнения честного человека вполне довольно, тем более когда речь идет об офицере. Я нахожу справедливым, что в Англии некоторые серьезные преступления, такие, как дезертирство, уход со своего поста и связь с неприятелем, заслуживают смертной казни. Должен сказать, у нас предательство, особенно когда оно столь же серьезно, как в данном случае, карается самым суровым образом.
– Совершенно верно, – с довольным видом согласился Мерри Рулз. – Однако, учитывая услуги, оказанные колонии капитаном Байярделем, я счел, что его нельзя осудить, не выслушав объяснений, иными словами, не дав ему возможность склонить суд в свою пользу…
– Вы очень добры, майор! Очень добры!.. Но могу вас заверить: ничто в деле этого капитана не разжалобило бы, например, меня, если бы факт его предательства был установлен.
Мобре заметил, что Мерри Рулз бросил на него изумленный взгляд, и поспешил прибавить со скромным и смиренным видом:
– Простите, что говорил о себе, но вы, может быть, еще не знаете: ее превосходительство госпожа Дюпарке изволила подписать нынче утром грамоту о назначении шевалье Режиналя де Мобре членом Высшего Совета.
– Примите мои искренние поздравления, шевалье, – почти равнодушно произнес майор.
Выждав с минуту, он признался:
– Ее превосходительство поделилась со мной своим намерением назначить вас советником, и это ее право. Она спрашивала меня, не воспротивятся ли другие члены Совета, учитывая, что вы иностранец. Я ответил ей и спешу повторить это теперь, что лично я нахожу ее выбор вполне разумным, так как вы при разных обстоятельствах доказали свою привязанность к нашему острову. Все помнят, что благодаря вам наши колонисты узнали секрет отбелки сахара.
Режиналь поблагодарил легким кивком головы. Он узнавал в словах майора доводы Мари, когда она объясняла и оправдывала свой выбор перед майором. Ему понравилось, что Мерри Рулз с такой легкостью солгал; это было свойственно его натуре.
– Я был бы счастлив видеть вас на нашем заседании, – прибавил Рулз.
– Так или иначе, – подтвердил Режиналь, – если на следующем собрании Совета нам придется рассматривать дело Байярделя, пусть тот не ждет от меня снисхождения, когда его предательство будет доказано. Предательство я ненавижу больше всего на свете, сударь. Этот грех я считаю непростительным и заслуживающим высшего наказания.
– Я придерживаюсь того же мнения.
Мобре потер руки, кашлянул и поднялся. Он не пошел навстречу майору, а, как и тот, закружил по кабинету, придавая их разговору более непринужденный характер: он теперь был не официальным посетителем, а другом, входившим в интересы собеседника.
– По-моему, – вдруг заявил он, – судя по тому, что я знаю о деле «Быка» и «Святого Лаврентия», а в особенности после разговора с ее превосходительством, виновность капитана Байярделя не вызывает ни малейшего сомнения. Как?! – вспыхнул он. – Капитану поручают ответственное задание, от которого зависят доверие колонистов и процветание острова. Ведь не чувствуя себя в безопасности, наши колонисты не смогут работать и сбегут, хотя генералу Дюпарке немалого труда стоило заставить их приехать и обосноваться на Мартинике. И вот этот капитан, то ли по недоразумению, то ли из желания спасти своих друзей-флибустьеров, находит возможным бросить на произвол судьбы судно, о котором теперь остается лишь сказать, что оно в весьма плачевном состоянии. Судно это является собственностью всех здешних жителей. Именно они оснастили и вооружили его на собственные средства. А он, прогулявшись к Железным Зубам, возвращается как ни в чем не бывало, потеряв всего несколько матросов, зато потерпев кровавое поражение.