– Я сам ее туда положил, – не смущаясь, признался монах.
Доминиканец отпрянул с такой порывистостью, что отец Фовель протянул руку и подхватил его, опасаясь, как бы тот не опрокинулся навзничь. Потом он пояснил:
– Я положил ее туда сам, чтобы знать наверное: никто другой не положит вашу книгу в такое место, где мы никогда не смогли бы ее отыскать. Теперь все хорошо. Выпейте этого вина и соберитесь с силами.
Монах постепенно приходил в себя: его щеки порозовели, а дыхание сделалось ровнее.
– Нет, не все так хорошо, как вам кажется! Из-за вас я пропустил дилижанс! А еще вы собирались предупредить дозорных! Не знаю, что за демон скрыт под вашей серой сутаной, но скоро увижу: я сам схожу за стражей! И тогда уж вы ответите мне за все!
Отец Фовель медленно покачал головой:
– Спокойно, спокойно! Помолчите хоть немного, дайте и мне слово сказать. Вы уже целый час хнычете, жалуетесь, заламываете от отчаяния руки. Из-за требника, который, вопреки тому, что сказал мой друг Лефор, не стоит и трех грошей на распродаже, а от силы два сантима, да и то будет дорого! Теперь вы его нашли, так чего же угрожать и бушевать! На вашем месте я бы послушал и узнал, зачем отец Фовель разыграл этот дурацкий фарс…
– Поторопитесь с исповедью. Я чувствую, что моему терпению приходит конец, предупреждаю!..
Отец Фовель облокотился на стол и взглянул достойному монаху прямо в глаза:
– Чтобы наставить вас на правильный путь, я задам вам один вопрос. Представьте, что вас в самом деле обокрали и вы теперь уверены, что ваш требник вместе с вложенными в него бумагами лежит в кармане у негодяя, который едет сейчас в Париж, сидя в дилижансе. Не угодно ли вам сказать, святейший отец, на кого пали бы ваши подозрения?
Задумавшись, доминиканец болезненно поморщился и наконец признал:
– Брат мой! Я не могу обвинить никого, нет, никого. Я не вижу, кому было бы выгодно украсть у меня эти бумаги.
– Эх! – бросил отец Фовель, подняв голову и прищурившись. – А если б я вам сказал, что это было бы чрезвычайно выгодно шевалье де Виллеру?
– Невероятно! – вздрогнул доминиканец и раздраженно повторил. – Невероятно! Брат мой, вы пытаетесь свалить свою вину на славного и благовоспитанного дворянина! По-моему, шевалье де Виллер вне всяких подозрений, я и прошу вас оставить свои измышления! Я хотел бы забыть о нанесенном мне ущербе, а также простить ошибку, которую вы совершили по отношению к высокочтимым и могущественным лицам на Мартинике, но предупреждаю – это последняя шутка, которую вы сыграли со мной!
Отец Фовель грянул кулаком об стол:
– Черт бы меня побрал! – выругался он. – Правильно говорится в Писании: Бог ослепляет того, кого хочет погубить! Вы так и не поняли, отец мой, что вышеупомянутый шевалье явился во Францию с одной целью: добиться смещения ее превосходительства госпожи Дюпарке и назначения на ее место майора Мерри Рулза, ее злейшего врага?!
– Вы – демон и нагло лжете, за что вечно будете гореть в огне преисподней!
Доминиканец перекрестился.
– Тысяча чертей! – снова рассердился монах. – А если я вам скажу, что мы с капитаном Лефором решили задержать вас здесь с единственной целью: чтобы вы прибыли в Париж раньше шевалье?
На сей раз отец Фейе немного отодвинулся, будто опасаясь нападения со стороны своего спутника. Заговорил он гораздо мягче:
– Брат мой! Я бы посоветовал вам меньше пить; вино, без сомнения, хорошее, но для вас оно слишком крепко. Задержать меня, чтобы я прибыл раньше шевалье? Да вы думаете, что говорите? Кто вам внушает подобные нелепости и вздор?
Отец Фовель вдруг обхватил голову руками, словно собирался вырвать у себя волосы. Он привстал было, но тотчас же сел снова, как только взял себя в руки.
– Брат мой! – начал он. – Клянусь Господом Богом и Пресвятой Богородицей, которая нас видит и слышит, что шевалье де Виллер предложил моему другу капитану Лефору и мне тысячу милостей за то, чтобы мы украли у вас эти письма и помешали вам приехать в Париж раньше его самого! Хотите – верьте, хотите – нет, но, черт возьми, я заставлю вас слушаться! Уверяю вас, что мы будем в Париже раньше его и вы увидитесь с кардиналом прежде этого разбойника де Виллера…
Не отвечая, отец Фейе внимательно разглядывал собеседника, будто пытаясь отгадать его тайные мысли.
– Каким же образом, брат мой, вы себе представляете наше скорое прибытие в Париж? – спросил он, наконец.
– Поскачем верхом, – отозвался монах.
– Верхом?! Но вы же слышали: нам не найти хороших лошадей ни здесь, ни на следующей станции…
– Слава Богу, – наставительно произнес монах с видом смиренника, – в мире полным-полно скряг, благодаря чему люди щедрые за деньги без труда получают все что угодно.
– Вы хотите сказать, что купили лошадей?
– Совершенно верно, брат мой: одну для вас, другую для себя. И жду, как видите, когда их доставят сюда. Как только дилижанс скроется из виду, нам приведут лошадей. Они обошлись мне в четыре тысячи экю, но я не думаю, что во всей Бретани сыщется пара лошадей, достойная этих!
– Четыре тысячи экю! – выпучил глаза доминиканец. – Четыре тысячи! Это в десять раз больше того, что я трачу в десять лет! Где вы достали такие деньги?
Монах поймал на себе осуждающий взгляд своего спутника и смиренно опустил голову:
– Да так… На судах, занимающихся каперством во славу его величества, врачующий и исповедник имеют право на одну часть прибыли, а иногда и больше. Вот, брат мой, так я и набил свою мошну…
– Эй! – окликнул вдруг с порога грубый голос. – Эй! Есть здесь монах, купивший у меня двух лошадей?
Отец Фовель резво вскочил на ноги и подбежал к новоприбывшему со словами:
– Здесь я, мессир, здесь! Дайте-ка взглянуть на ваших скакунов…
– Они ждут вас во дворе. Деньги при вас? Монах пропустил его вопрос мимо ушей и поспешил на улицу. Там он увидел пару лошадей, но не столь уж безупречных, как обещал отцу Фейе. Он ощупал у них бабки, осмотрел зубы, похлопал по крупам и обратился к барышнику:
– Они не стоят и двух тысяч, а вы запросили четыре! Это оскорбление Всевышнего! Черт побери! Если попадете в ад, будете хотя бы знать, за какой грех! Вот вам три тысячи, да и того много, мошенник! А теперь прочь с дороги!
Он бросил кошель барышнику, тот поймал его на лету. Отец Фовель задрал сутану, под которой мелькнули два пистолета с инкрустацией дерущихся львов, блеснул желтый металл. Торговец испуганно отскочил назад: ему нечасто доводилось встречать столь воинственных монахов, как этот. Наконец он взвесил на руке кожаный мешочек, в котором позвякивали золотые монеты, поморщился и изрек:
– Ладно, ладно! Только впредь не приходите ко мне за лошадьми!
– Прочь с дороги, негодяй! – повторил отец Фовель, угрожая пистолетом. – Прочь, или я кликну стражу и поклянусь святыми мощами и всем остальным, что вы украли у меня все деньги!
Лошадник круто развернулся и поспешил восвояси. Монах вернулся в таверну и сказал:
– Отец мой, лошади готовы. Если хотите поспеть в Париж, не теряйте времени…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Радости и огорчения господина де Виллера
Форейтор гнал лошадей во весь опор, так громко щелкая кнутом, что внутри дилижанса почти невозможно было разговаривать.
Как только тяжелая колымага стронулась с места, шевалье уткнулся носом в окно, дабы убедиться, что отец Фейе остался на постоялом дворе. Видя, что повозка выезжает на руанскую дорогу, он повернул к Лефору сияющее лицо. Флибустьер держался скромно, словно все, что он только что осуществил, представлялось ему простейшим делом.
– Черт побери! – в восхищении воскликнул наконец шевалье. – Вы – настоящий мужчина. Думаю, я правильно поступил, оказав вам свое доверие. Письма при вас?
– Письма? – переспросил Лефор, внимательно оглядывая одного за другим всех пассажиров дилижанса. – А на кой черт мне эти письма?
– Как?! – изумился Виллер. – Вы не взяли писем? Где же тогда?..