Мы всѣ трое стояли въ большой залѣ, я чувствовала огорченный взглядъ Полины на себѣ, и голосъ Евгенія звучалъ, какъ нѣжная пѣсня. Полина должна была уѣхать съ фермы въ концѣ лѣта. Каждый день я починяла ея бѣлье: я не хотѣла, чтобъ она увезла съ собою что-нибудь разорванное, старательно штопала, какъ меня учила нянька Жюстина, и акуратно складывала каждую вещь.
По вечерамъ я находила Евгенія на скамьѣ у двери.
Крыши овчарни блестѣли отъ луннаго свѣта. Бѣлый паръ, какъ вуаль, окутывалъ навозную кучу.
Со скотнаго двора не доносилось ни звука. Слышалось лишь поскрипываніе люльки, которую качала Полина, убаюкивая ребенка. Какъ только свезли зерно, Евгеній началъ съѣзжать. Пастухъ увелъ коровъ и старуха Бибишъ уѣхала на телѣгѣ, увозя всю живность птичьяго двора.
Скоро на фермѣ остались только два бѣлыхъ быка, которыхъ Евгеній не хотѣлъ никому довѣрить. Онъ привязалъ ихъ къ повозкѣ, на которой должна была ѣхать Полина съ ребенкомъ.
Ребенокъ заснулъ въ корзинѣ съ соломой, и Евгеній отнесъ его, не потревоживъ повозку. Полина прикрыла его платкомъ и, перекрестившись на домъ, подобрала возжи. Повозка въѣхала въ каштановую аллею.
Я хотѣла проводить ихъ до большой дороги и шла за быками между Евгеніемъ и Мартиной.
Мы шли молча. Время отъ времени Евгеній подбадривалъ быковъ, похлопывая ихъ рукой.
Мы уже зашли очень далеко по большой дорогѣ, когда Полина вдругъ замѣтила, что надвигается ночь. Она остановила лошадь и, когда я влѣзла на подножку, чтобы поцѣловать ее, сказала грустно:
— Прощай, моя дочка. Веди себя хорошо — и прибавила дрожащимъ отъ слезъ голосомъ:
— Еслибъ мой бѣдный Сильвенъ былъ живъ, онъ бы тебя никогда не оставилъ.
Мартина, улыбаясь, попѣловала меня и сказала:
— Еще увидимся можетъ быть!
Евгеній снялъ шляпу, долго жалъ мнѣ руку и медленно говорилъ.
— Прощай, милый товарищъ, никогда тебя не забуду.
Отойдя, немного, я обернулась, чтобъ взглянуть еще разъ, и несмотря на сгустившуюся темноту, увидѣла, что Мартина и Евгеній идутъ держась за руки.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Новые фермеры перебрались на слѣдующій день. Съ утра пришли служанка и рабочіе, и когда, вечеромъ, хозяева вошли въ домъ, я уже знала, что ихъ зовутъ г-номъ и г-жей Альфонсъ.
Г. Тирандъ пробылъ въ Вилльвьеѣ два дня и уѣхалъ напомнивъ мнѣ, что я буду прислуживать его снохѣ и не буду больше дѣлать черной работы на фермѣ.
Съ первой же недѣли г-жа Альфонсъ велѣла отвести комнату Евгенія подъ бѣльевую и усадила меня за большимъ столомъ съ кипами полотна, изъ котораго я должна шить бѣлье.
Она садилась около меня и вязала кружева; по цѣлымъ днямъ она сидѣла, не проронивъ ни слова.
Иногда она говорила мнѣ, что у ея матери цѣлые шкафы бѣлья.
Голосъ у нея былъ беззвучный и губы едва двигались, когда она говорила.
Г. Тирандъ, повидимому, очень любилъ сноху. Каждый разъ, какъ онъ пріѣзжалъ, онъ справлялся, чего она хочетъ.
Она любила только бѣлье, и онъ, уѣзжая, каждый разъ обѣщалъ купить ей еще нѣсколько штукъ полотна.
Г. Альфонсъ показывался только въ часы ѣды. Трудно было сказать, чѣмъ онъ былъ занятъ.
Его лицо напоминало мнѣ лицо настоятельницы. У него, какъ и у ней, кожа была желтая и свѣтящіеся глаза, какъ будто бы внутри него пылалъ костеръ, грозившій ежеминутно испепелить его.
Онъ былъ очень набоженъ, и каждое воскресенье отправлялся вмѣстѣ съ г-жей Альфонсъ къ обѣднѣ въ деревню, гдѣ жилъ г. Тирандъ.
Вначалѣ они хотѣли брать меня съ собою въ экипажъ, но я отказывалась, предпочитая ходить въ Св. Гору, гдѣ я надѣялась встрѣтить Полину или Евгенія.
Иногда ходилъ со мной кто-нибудь изъ рабочихъ, но чаще всего я уходила одна по тропинкѣ, которая немного сокращала путь.
Дорога была тяжелая, каменистая, она поднималась вверхъ по холму, поросшему дрокомъ.
На самомъ высокомъ мѣстѣ я останавливалась у дома Ивана-Рыжаго.
Домъ былъ низкій, длинный; стѣны его почернѣли, какъ солома на крышѣ; проходя мимо, можно было не замѣтить его, — такъ былъ высокъ окружавшій его дрокъ.
Я заходила поздороваться съ Иваномъ-Рыжимъ, котораго я знала съ тѣхъ поръ, какъ стала жить на фермѣ.
Онъ все время работалъ на хозяина Сильвена, который его очень уважалъ. Евгеній говорилъ, что онъ все умѣетъ дѣлать и дѣлаетъ хорошо.
Г. Альфонсъ не захотѣлъ давать ему работы и поговаривалъ о томъ, чтобы выселить его изъ дома на холмѣ Иванъ-Рыжій былъ такъ огорченъ, что только объ этомъ и думалъ.