Когда Марианна и Аркадиус выбрались на дорогу, они заметили приближающуюся берлину, несущуюся с большой скоростью, вздымая колесами настоящие волны, — Пойдемте, — сказал Аркадиус, — здесь нельзя оставаться, если не хотите, чтобы вас заметили.
Он попытался увлечь ее под защиту находившейся совсем рядом небольшой церкви, но Марианна сопротивлялась. Она во все глаза смотрела на мчавшуюся карету, охваченная страстным желанием остаться здесь, показаться ему, поймать взгляд властелина, чтобы прочесть в нем… собственно, что? Но у нее уже не было времени предаваться размышлениям.
Возможно, из-за плохо подкованной лошади берлина на полном ходу отклонилась в сторону и задела передним левым колесом ступени придорожного распятия у въезда в Курсель. Колесо отлетело, и Марианна невольно вскрикнула, но мастерство кучера сделало буквально чудо.
Резко свернув, он удержал лошадей и остановил карету.
Двое мужчин тотчас выскочили из нее: один высокий, в необычном, особенно для такой погоды, головном уборе, другой — слишком знакомый, и оба — в высшей степени разозленные. Марианна увидела, как высокий показал на церковь и они побежали под дождем.
— Идем, идем, — торопил Аркадиус, схватив Марианну за руку, — иначе вы окажетесь нос к носу с ним.
Очевидно, они хотят укрыться здесь, пока кучер отыщет каретника.
На этот раз она уступила. Жоливаль стремительно увел ее за церковь, чтобы не быть на виду. Здесь росло несколько деревьев. Лошадь привязали к одному из них. Раз уж император остановился здесь, спутник Марианны прекрасно понимал, что о дальнейшем пути не может быть и речи. К тому же молодая женщина обнаружила узкую боковую дверь.
— Войдем в церковь, — предложила она. — Мы сможем видеть и слышать, оставаясь невидимыми.
Они проникли в небольшой придел, где сырой, холодный воздух с сильным запахом плесени свинцовой тяжестью лег на их промокшие плечи.
— Да мы здесь подхватим смертельную простуду! — пробурчал Жоливаль, на что Марианна не сочла нужным ответить.
В помещении царила полутьма. Церковь оказалась запущенной. Многие разбитые стекла заменяла промасленная бумага. В углу лежала груда обломков разбитых статуй, возле нее две — три сомнительные скамейки, кафедра для проповедей, и все это было густо затянуто паутиной. Но большая полуоткрытая дверь перед амвоном позволяла видеть, что происходит в самом храме, куда именно спешно прибыли император и его спутник. Пронзительный, нетерпеливый и такой знакомый голос нарушил тишину зала:
— Мы подождем здесь. Ты думаешь, они еще далеко?
— Определенно, нет, — ответил другой, высокий, интересно одетый детина-с темными завитыми волосами, который старался укрыть под плащом громадную треуголку с пышным султаном из перьев. — Но зачем ждать здесь, под этими мрачными сводами, где вдобавок к дождю, промочившему нас снаружи, мы получим благословение от дырявой крыши. Разве нельзя найти убежище на одной из этих ферм?
— Пребывание в Неаполе не пошло тебе на пользу, Мюрат, — пошутил император. — Ты уже боишься нескольких капель воды?
— Я боюсь не за себя, а за мой костюм. Эти перья совсем потеряют вид, и я буду иметь честь приветствовать императрицу похожим на ощипанную курицу.
— Если бы ты одевался проще, этого не случилось бы.
Бери пример с меня!
— О, сир, вы — я всегда вам это говорил — вы одеваетесь слишком простонародно, и негоже предстать перед австрийской эрцгерцогиней в одеянии буржуа.
Эта необычная дискуссия об одежде позволила Марианне полностью обрести контроль над собой. Сердце перестало безумно биться, и ее ревность приглушило чисто женское любопытство. Итак, перед ней знаменитый Мюрат, зять императора и неаполитанский король? Несмотря на великолепный синий с золотом костюм, видневшийся из-под большого черного плаща, и высокий рост, она нашла, что лицо его, слишком вызывающее, выглядело, однако, заурядным. Может быть, он самый великий кавалерист империи, но в таком случае ему никогда не следует показываться без своей лошади. Один он выглядел как-то неукомплектованно. Между тем Наполеон объяснил:
— Я хочу сделать сюрприз эрцгерцогине, я уже говорил тебе об этом, и показаться ей без всякой пышности, так же, как я хочу увидеть и ее в простом дорожном костюме.
Мы выйдем на дорогу, когда покажется кортеж.
Тяжелый вздох, такой сильный, что его услышала Марианна, показал, что думает Мюрат об этом проекте, затем он покорно добавил:
— Подождем?..
— Полно! Не делай такую мину! Все это невероятно романтично! И я напомню тебе, что твоя жена рядом с Марией-Луизой! Разве ты не рад снова увидеть Каролину?
— Разумеется! Но мы уже слишком давно женаты, чтобы неожиданная встреча могла так обрадовать. И к тому же…
— Замолчи! Ты ничего не слышишь?
Все находившиеся в церкви: и наблюдатели, и наблюдаемые — напрягли слух. Действительно, издалека доносился своеобразный шум, похожий на приближающуюся все ближе и ближе грозу.
— В самом деле, — с явным облегчением сказал Мюрат. — Это уж наверняка кареты! Впрочем…
И неаполитанский король мужественно покинул укрытие, добрался до дороги, затем побежал обратно, крича:
— Вон первые гусары эскорта! Ваша супруга прибывает, сир!
В следующий момент Наполеон присоединился к нему, тогда как влекомая непреодолимым любопытством Марианна подошла к дверям церкви. Не было ни малейшего риска, что ее заметят. Все внимание императора приковалось к предшествуемой сине-розово-голубыми всадниками веренице карет, приближавшейся хорошим аллюром, и это ранило Марианну в самое сердце. Теперь ей стало ясно, с каким пылом он ожидал ту, от которой надеялся получить наследника, эту дочь Габсбургов с традиционно необходимой королевской кровью. Стараясь унять пронзившую ее боль, она вспомнила его развязные слова: «Я женюсь на брюхе…» Какая насмешка! Все в поведении ее возлюбленного — разве не говорили, что он готов научиться танцевать ради своей невесты, — просто кричало о нетерпении, с каким он ждал встречи с будущей женой, особенно эта романтическая эскапада в компании с его зятем. У него не хватило выдержки потерпеть до следующего дня, до официальной встречи, назначенной в Понтарше.