— Вам надо смириться! Хотите вы или нет, эта, как вы говорите, «вещь» — человеческое существо, уже оформившееся, и просто ваша плоть и кровь. Это часть вас и создается из того же материала…
Как ребенок, который отбивается от грозной очевидности, Марианна запротестовала:
— Нет! Нет! Это невозможно! Я не хочу, чтобы это произошло…
— Почему же? Вам этот ребенок не нужен, вы даже хотели избавиться от него, так почему же не поступить более благоразумнее и не отдать этого ребенка мне? Вы успокоите свою совесть и даже сохраните свое здоровье, а я получу долгожданного наследника.
Марианна посмотрела на Коррадо. Этот взгляд, полный грусти и тоски… Может, в самом деле поступить благоразумнее? Не способная найти ответ на его реплику, Марианна с тоской смотрела на фигуру в синем сюртуке. Коррадо, ожидая ответа, мерил шагами лужайку.
Но сейчас Марианна была неспособна дать точный ответ. Она почувствовала, как гнев утихает. Понимая, что трудный момент наступил, она призвала на помощь для борьбы все свое мужество. Ее голос прозвучал миролюбиво, но упрямо:
— Нет! Я не хочу. И вы не имеете права просить меня об этом, зная, что этот ребенок вызывает у меня отвращение.
По-прежнему не глядя на нее, он сказал:
— В часовне нашего дома вы поклялись однажды вечером в послушании и верности!
Намек был ясным, и Марианну внезапно залила волна жгучего стыда, ибо этот необычный муж, которого она думала всегда держать в стороне от ее интимной жизни, узнал лучше, чем кто-либо, как она сдержала данную при заключении брака клятву. То, что она считала простой формальностью, проявило себя теперь достаточно тягостно.
— Вы можете принудить меня, — прошептала она, — и это, кстати, вы и сделали, привезя меня сюда, но вы никогда не добьетесь, чтобы я согласилась по доброй воле.
Коррадо повернул свое лицо, и молодая женщина невольно отступила, так как на прекрасном темном лице не было больше ни малейшего следа грусти или доброты. Синие глаза стали ледяными, и Марианна, рассчитывавшая увидеть в них разочарование, прочла только холодное презрение.
— Сегодня или завтра вас отвезут к колдунье и завтра в это время не останется ничего от того, что вызывает у вас такое отвращение. Что касается меня, сударыня, то я могу только проститься с вами.
Он сухо поклонился.
— Вы избавитесь от ребенка и можете спокойно жить со своим Язоном. Мои адвокаты подготовят все необходимые документы, так как вы будучи княгиней Сант-Анна не можете жить открыто с чужим мужчиной. Новые законы, учрежденные Наполеоном, разрешают вам развод, невозможный в другое время. Воспользуйтесь этим. Когда вы всё-таки решите оставить ребенка, то приезжайте на улицу Сен-Дени, где находится мой дом. Не смею вас задерживать.
Он резко поклонился, и, прежде чем ошеломленная этой тирадой Марианна смогла хоть что-то сказать, князь Сант-Анна скрылся из виду. Посреди огромного цветущего сада, в котором сгущалась темнота, потрясенная Марианна осталась неподвижной, прислушиваясь к удаляющимся пор плиткам шагам князя.
Ее охватило странное ощущение одиночества и заброшенности. Эта неожиданная встреча и предложение Коррадо вызвали у неё упадок сил, недомогание и неприятное чувство падения с некоего пьедестала…
После знакомства с настоящим обликом ее необычного супруга все поступки обрели совершенно иную окраску, исключавшую равнодушие и полную свободу духа, которые она испытывала до сих пор ко всему, что касалось его. Отныне все выглядело иначе, и если гнев князя вызвало разочарование, причиной этого разочарования был не только отвергнутый ребенок, но и отвергнувшая его мать.
И Марианна испытывала теперь такой стыд и угрызения совести, что приятное ощущение счастья перед встречей с Коррадо незаметно растворилось. Марианна хотела бежать за князем, догнать его, но входная калитка захлопнулась до того, как она смогла преодолеть охвативший ее своеобразный паралич. Всякая погоня будет бесполезной и смешной.
Она вызвала карету и приехала домой в особняк д’Ассельна, чтобы завтра с новыми силами дать себе и князю точное решение относительно ребенка. Коррадо прав, говоря, что ребенок — это живое существо, её плоть. Она не должна об этом забывать. Именно от Марианны зависела его дальнейшая судьба.
Дома Аркадиус де Жоливаль сразу же уловил настроение своей названной племянницы. Он поинтересовался, чем это вызвано. С самого утра Аркадиус не находил себе места. Марианне в упертости не отказать. Если она что-то решила, то ничего с этим не поделаешь. И сейчас он сожалел, что не помешал ей избавиться от ребенка. Наверное, её мучает запоздавшая совесть. Но рассказ Марианны обрадовал Аркадиуса.
— Вы обвиняете меня, не так ли? По-вашему, я должна была согласиться подарить ему этого ребенка? — не удержалась от вопроса Марианна в саду, куда она вместе с Жоливалем вышла, чтобы немного освежиться.
— Я не принуждаю вас согласиться или отказаться, моя дорогая малютка. И не имею права судить вас. Вы сами полностью распоряжаетесь собой и своей судьбой, ибо за это право вы дорого заплатили.
Марианна внимательно посмотрела на него, пытаясь обнаружить на этом дружеском лице малейший след упрека или разочарования, и догадалась, что если бы старый друг меньше любил ее, он, может быть, судил бы ее строже.
— Я могу честно признаться вам, Аркадиус, я стыжусь себя. Этот человек всегда делал мне только хорошее. Он рисковал всем ради меня, чтобы меня защитить, и это покровительство простерлось до Язона, которого, однако, ему не за что хвалить. Безусловно, ему не доставит никакого удовольствия, что отцом ребенка станет презренный Дамиани, и тем не менее он желает этого ребенка, как величайшее благословение, которое может ему дать небо. Это тоже мне трудно понять.
— А вам не приходила в голову мысль, что он мог просто вычеркнуть из памяти этого Дамиани и видит в будущем ребенке только вашего сына, Марианна?
Молодая женщина слегка пожала плечами.
— Это заставляет предположить гораздо более сильные чувства, чем я могу поверить. Нет, Аркадиус, князь Коррадо видит в этом ребенке только Сант’Анна, немного неполноценного, но все-таки имеющего родовую кровь.
— Да что вам, в сущности, за дело до намерений князя Коррадо, раз вы категорически отказываетесь. Ибо… вы по-прежнему отказываетесь, не так ли?
Марианна ничего не ответила на этот выпад. Она отошла на несколько шагов в сторону, словно пыталась исчезнуть в ставшей теперь густой тени сада, но она сделала это, чтобы полностью избавиться от всякого постороннего влияния, кроме своих внутренних голосов. В ней заканчивалась ожесточенная борьба, и она хотела только выиграть время, чтобы окончательно признать это.
Ибо она уже знала, что побеждена, но не испытывала при этом никакой горечи. Это было как избавление, своего рода радость и гордость, ибо то, что она даст, кроме нее, не сможет дать никто другой. И затем, долгожданная радость, которую испытает человек, узнав, что она победила отвращение и согласна дать ему наследника, заслужена его поведением. И может быть, это станет средством умилостивить судьбу и сделать первый шаг к невозможному счастью.
Марианна обернулась. Черный силуэт Жоливаля оставался на том же месте у каменной скамьи, неподвижный, ожидающий чего-то…
Она медленно подошла к нему и очень тихо спросила:
— Вы, конечно, знаете, где живет князь Сант’Анна, Жоливаль?
Он утвердительно кивнул, и в темноте она увидела, как сверкнули его глаза.