— Будьте так добры сказать ему, что я согласна. Я дам ему ребенка, которого он так желает…
========== Глава 15 ==========
В этот теплый день Марианна прогуливалась по саду вместе со своей подругой Фортюнэ де Гамелен. Зелень сада, разбросанная повсюду, шум фонтана, щебетание птиц и аромат разных видов цветов приводили в порядок мысли и чувства. Подруги шли в молчании, задумавшись о своем.
— Ты думаешь о своем таинственном супруге, не так ли? — нарушила тишину Фюртюнэ.
— Да. Каждый день я о нём думаю и всё больше убеждаюсь, что люблю его…
— А как же Император?
— Император — это другое, — отмахнулась Марианна. — Я испытывала к нему только вожделение и всё. Раньше я называла это любовью, но со временем я осознала, что это не так. Любовь и вожделение абсолютно разные вещи.
— А Язон? Это тоже мимолетная страсть?
— Скорее желание найти любовь. Франсис, Наполеон, Язон… Всё это я называла любовью и верила в это, но с Коррадо совершенно иначе…
— Так в чём же дело? Почему ты не признаешься ему в этом?
— О, Фортюнэ, я не могу это сделать. Увы, я ему безразлична. Я же сама всё тебя объясняла. Князь Сант-Анна женился на мне ради ребенка, потому что в нем кровь Императора, и князь мог без колебаний согласиться на отцовство. Теперь я ношу под сердцем ребенка Дамиани. Князь вновь принимает ребенка. Дело лишь в ребенке. Князю нужен именно он, а я ему не нужна.
— Он так тебе и сказал?
— Скорее, своими поступками доказал. А у меня… у меня нет желания жить. Человек, которого я люблю, меня отвергает, скоро родится ребенок, мысль о котором мне отвратительна. Как дальше быть я не знаю.
— Интересная у тебя ситуация выходит, — вздохнула Фортюнэ. — Если дело в князе, то что тебе мешает заполучить его? Будь понежнее, поласковее — таким образом, будь уверена, ты его очаруешь!
— Фортунэ!
— Что, Фортюнэ! Подумаешь! Как будто я сказала что-то шокирующее. По-моему, отличный план. А там поглядим! Может, детишки от князя пойдут.
— Но, Фортюнэ, — промолвила ошеломленная Марианна, — ты хоть знаешь, какая ты безнравственная?
— Конечно, знаю! — радостно вскричала мадам де Гамелен. — И ты не представляешь себе, до какой степени я довольна быть такой! Та нравственность, какую я встречаю вокруг себя, довольно тошнотворная! Да здравствует любовь, моя красавица, и к черту заскорузлые принципы!
Марианна покачала головой. Всё-таки её подруга — удивительный человек. Всегда и везде найдет оптимистичную сторону.
Вечером 1 июля нескончаемая вереница экипажей протянулась вдоль улицы Монблан, заполняя прилегающие переулки, даже вторгаясь во дворы больших частных особняков, чьи двойные ворота оставались открытыми, чтобы дать немного больше свободного пространства и по возможности избегать заторов. Бал у австрийского посла, князя Шварценберга, обещал иметь большой успех. Ожидали Императора и особенно Императрицу, в честь которой давалось это торжество, и для почти тысячи двухсот приглашенных это можно было считать большой привилегией, в то время как добрым двум-трем тысячам забытых пришлось остаться в безутешном отчаянии.
Шагом, одна за другой, кареты втягивались в короткую тополиную аллею, ведущую к входной колоннаде посольства, освещенной по такому случаю большими античными факелами, чье пламя весело трепетало в ночи. Особняк, прежде принадлежавший мадам де Монтесон, морганатической супруге герцога Орлеанского, не отличался величиной и не мог сравниться в роскоши с его богатым соседом, русским посольством, однако он был великолепно украшен и за ним расстилался громадный парк, где находились даже маленькая ферма и храм Апполона.
Этот парк подал послу интересную идею, и, чтобы иметь возможность принять у себя всех, кого он хотел пригласить, несмотря на ограниченные возможности его салонов, он распорядился построить огромный временный бальный зал из тонких досок, крытый вощеным полотном и соединенный легкой галереей с салонами для приема. И уже с неделю весь Париж только и говорил о сказочном убранстве этого зала.
Сидя в карете, украшенной родовым гербом Сант-Анна: на песчаном поле сражающийся с золотой гадюкой единорог, Марианна, как и все остальные, довольно долго ожидала, застряв между домом банкира Перго и посольством, прежде чем получить возможность ступить на громадные красные ковры, устилавшие перистиль. Вместе с молодой женщиной поехал и Коррадо Сант-Анна, сказав, что будет её сопровождать, чтобы в обществе не было кривотолков.
— Престижно прибыть за секунду до Императора, — заметил Коррадо, в высшей степени элегантно одетый в черный фрак. — Большинство всегда приезжают слишком рано, чтобы быть замеченными. А сегодня, я в этом не сомневаюсь, будут смотреть только на вас.
Марианна никак не отреагировала на этот дежурный комплимент. Это просто вежливость, не более. Когда как слова князя ничуть не лгали.
Марианна и в самом деле выглядела этой ночью такой красавицей, что дух захватывало. Светло-золотистый материал для её платья выбрал после долгих колебаний сам Леруа в превосходном соответствии с янтарным оттенком её кожи и оправой драгоценностей: гигантских, сказочных изумрудов Люсинды-колдуньи, из которых чудесным рукам ювелира Нило удалось сделать украшение точно к этому вечеру. Они зажгли зеленые молнии, когда молодая женщина оставила мрак кареты ради светой феерии салонов. Они зажгли изумление и зависть в глазах женщин и даже их кавалеров. Но вожделенные взгляды мужчин адресовались в равной мере и хозяйке великолепных драгоценностей. Она выглядела как необыкновенная золотая статуя, и все мужчины, глядевшие на ее неторопивое приближение под легкий шорох длинного шлейфа, не знали, чем им больше восхищаться: совершенством ее лица, безупречностью груди, на которой трепетали сверкающие зеленые слезы, блеском глаз или глубоко волнующим нежным изгибом улыбающихся губ.
Любая дочь Евы надулась бы от гордости, надев на себя эти бесценные драгоценности. Пожалуй, одна мадам Меттерних, недавно ставшая княгиней, могла похвастаться каменьями подобной шлифовки. Однако княгиня Сант-Анна носила их с безразличием, граничившим с грустью, порожденной холодностью рядом идущего супруга. Или это только маска безразличия?
Сдержанный шум поднимался при прохождении необычной, но впечатляющей пары. Молодая женщина символизировала красоту и блеск, а Коррадо олицетворял внутреннюю силу, скрытую где-то внутри, и загадку от одного взгляда на бронзовый цвет его кожи. Вместе с тем публику поразила не столько необычайность этой пары, сколько непохожесть на других.
Но Марианна ничего не видела, ничего не слышала. Машинальная улыбка, словно маска, приклеилась к её лицу. Её охватило странное ощущение, что только лежавшая на локте Коррадо её затянутая в перчатку рука была действительно живой. Всё остальное казалось пустым, инертным. Нечто вроде пышного фасада, за которым никто не живет.
Она никак не могла сообразить, зачем она находится здесь, в этом иностранном посольстве, среди незнакомых лиц, в которых она угадывала злобное любопытство, алчность. Что она пришла искать, кроме жалкого светского успеха, среди всех этих людей, которые должны были досыта позлословить о ее истории и теперь, без сомнения, пытались проникнуть в окружающую ее тайну, тайну дочери знатного рода, из любви к императору опустившейся до подмостков театра, но вознесенной выше, чем когда-либо, вступив в брак более необычайный и загадочный, чем вся ее остальная жизнь?
Она с горечью подумала о том, как бы они злорадствовали, если бы смогли догадаться, что эта вызывающая зависть женщина чувствовала себя несчастной и одинокой, ибо в ее груди сердце давило, как груда застывшей лавы.