— Как вы себя чувствуете? — смеясь, спросил Коррадо, до этого молча наблюдавший за всей сценой.
— Во мне все кипит, но уже нет той слабости! Однако слегка побаливает голова.
Князь Сант-Анна молча налил себе в чашку несколько капель шоколада г-на Карема и выпил их с видимым удовольствием, закрыв глаза, как лакомящаяся сливками кот.
— Вам нравится? — спросила Марианна. — Он не кажется вам слишком сладким?
Коррадо улыбнулся.
— В первый раз он мне показался сладким и чересчур горячим, но это только первое впечатление. Вскоре вы сами не заметите, как с удовольствием начнете его пить. И кстати, вы знали, что и известная мадам де Помпадур, и дю Барри, и Мария-Антуанетта с удовольствием пили шоколад, веруя в свойства афродизиака? — Коррадо усмехнулся.
— Афродизиак? То есть похоть? — воскликнула шокированная Марианна. — Но я не нуждаюсь в этом.
— Разве?
Марианна почувствовала, что краснеет. Она приложила ладони к щекам.
— Ну, может быть, почти… Ах, Талейран, старый плут! — воскликнула Марианна. — Неужели он хотел возвратить ко мне ещё и вкус к любви?
— Совершенно верно. И ему это удалось!
— Не только ему… — еле слышно прошептала Марианна.
— Предлагаю проверить свойства шоколада. Как вы на это смотрите? — Коррадо притянул Марианну к себе.
В невольном порыве она прикусила губу и прошептала:
— А вы уже знаете способ, как это проверить?
Его глаза, пылающие страстью, стали ответом…
Шесть дней спустя Марианна, вся светящаяся счастьем, в муслиновом платье огненного цвета и шляпке из перьев такого же оттенка, появилась в ложе второго яруса театра «Комеди Франсез». Коррадо сопровождал её.
Без всяких украшений, кроме сверкавшего лаком удивительного китайского веера, Марианна во всем красном, так подходившем к золотистости ее кожи и блеску удлиненных глаз, была необычной и великолепной, как экзотический цветок. Все в ней казалось вызывающим, начиная от смело обнажающего грудь широкого декольте до запретного материала ее платья, шелковистого, воздушного контрабандного муслина, который Леруа оценил на вес золота и который резко контрастировал с плотным атласом и парчой других женщин, воздавая должное каждой линии тела Марианны. Но и Коррадо выглядел не менее прекрасно в зеленом с золотом сюртуке, который ярко выделял медный цвет кожи.
Язон, наблюдая за всей этой сценой, сжал зубы и откинулся на спинку кресла. Марианна выглядела прекрасной, но вдвойне очаровательной, потому что была счастлива… Счастлива, но не с ним. Язон оглядел свою ложу.
Пилар, еще больше похожая на испанку в черном кружевном платье, сидела впереди, рядом с князем, который, казалось, дремал, уткнувшись в галстук и опираясь обеими руками на неизменную трость. Кроме них в ложе расположились еще двое: женщина, уже в годах, и совсем пожилой мужчина. Женщина сохранила остатки былой красоты, которая должна была быть исключительной: в ее черных блестящих глазах еще горел огонь юности, и изгиб алых губ оставался решительным и чувственным. Она была одета в строгое, но богатое черное платье. У мужчины с редкими остатками рыжих волос на голове было одутловатое пунцовое лицо любителя выпить, но, несмотря на поникшие плечи, угадывалось, что у этого человека мощное телосложение и сила выше средней. Его облик невольно вызывал в памяти упорно не желающий падать пораженный молнией старый дуб.
Язон ещё раз взглянул на Пилар. Серьезное лицо, чеканный профиль. Слишком ревнивая, слишком примитивная… Не чета Марианне. Но о Марианне стоит забыть. Она не его жена, и он не имеет на неё ни каких прав. Может быть, раньше можно было бы попытать счастье с ней. Подумать только, она даже письмо написала, готовая выйти за него замуж! А он не успел прочитать. Теперь поздно, слишком поздно. Былое время не вернешь, как и сердце Марианны…
Пьесы в театре продолжалась. Тальма-Нерон обратился к Юнии:
«Прошу, подумайте и взвесьте сами,
Достоин выбор сей вас любящего князя,
Достоин чудных глаз, померкнувших в плену,
Достоин счастья, ожидающего вас…»
Язон не сдержал вздоха. Пьеса вдруг показалось скучной, а вся жизнь такой бесцветной. Море — вот истинная страсть. Оно не предаст и будет всегда рядом…
Чтобы навремя позабыть свои грустные думы, Язон огляделся.
Кроме Марианны, принцесса была единственной женщиной из присутствующих, посмевшей нарушить императорские указы. Ее декольтированное на грани благопристойности платье из белоснежного муслина словно только и предназначалось, чтобы намеренно обнажить действительно замечательное тело и выигрышно показать великолепное украшение из сверкающей голубизной бирюзы — последний подарок Наполеона Богоматери Безделушек, как называли ее в светских салонах.
Неподалеку от императорской ложи, как всегда в позолоте, князь Камбасерес дремал в своем кресле, погруженный в блаженство послеобеденного отдыха, в то время как рядом с ним министр финансов Годен, изящный и старомодный в современном костюме, но в парике с косичкой, похоже, находил в своей табакерке гораздо больше удовольствия, чем на сцене. Чуть дальше, в ложе главного интенданта армии, красавица графиня Дарю, в платье из синего, с разводами атласа сидела, задумавшись, рядом со своим кузеном, молодым аудитором Государственного Совета по имени Анри Бейль, чье широкое лицо избавляли от вульгарности великолепный лоб, живой, проницательный взгляд и рот с ироническими складками. Наконец, в просторной ложе против сцены маршал Бертье, князь Ваграмский, прилагал немалые усилия, чтобы уделить равное внимание своей жене, княгине Баварской, некрасивой, доброй и благодушной, и своей любовнице, порывистой, гораздо более полной, язвительной маркизе Висконти, старой связи, которая постоянно выводила из себя Наполеона. Большинство других зрителей составляли прибывшие в Париж на свадебные торжества иностранцы: австрийцы, русские, поляки, немцы, добрая половина которых, видимо, ничего не понимала в Расине. Среди них пальму первенства по красоте держала блондинка, графиня Потоцкая, самое свежее завоевание красавца Флао. Они вдвоем занимали скромную ложу, она — сияющая от радости, он — еще бледный после выздоровления, и не спускали друг с друга глаз.
«Мне нужно поговорить с Марианной», — подумал вдруг Язон, решаясь. И казалось, судьба улыбнулась ему, потому что пришел антракт.
В антракте зал «Комеди Франсез» наполнился шумом, смехом и разговорами. В соответствии с правилами хорошего тона мужчины должны были отправляться к своим друзьям, чтобы приветствовать их жен с такими же церемониями, словно это происходило у них дома. В некоторых ложах лакомились конфетами, щелкали орехи, пили шербет и ликеры. Театр был только предлогом, чтобы уютно посплетничать, обычным проявлением светской жизни.
Марианна хорошо знала этот обычай, поэтому улыбнулась, кивая, мужу, когда он встал, чтобы подойти к друзьям. Ей безумно хотелось никогда не отпускать Коррадо от себя, но она понимала, что не может князя держать на привязи. Тем более они всегда смогут насладиться друг другом — времени много.
— Честное слово, — вздохнула Гамелен, устраиваясь рядом с Марианной, — ты произвела фурор. Да ещё и с князем, хотя наше общество не принимает необыкновенных людей, но князь умеет быть обаятельным.