Прошло несколько дней, и Марианна измучилась окончательно. Почти каждую ночь ей снились убийцы — человек со шрамом и невысокий шатен, которые набрасывались на Коррадо то с ножом, то с пистолетом, то с удавкой. Она просыпалась в холодном поту, крича: «Коррадо!»
Прибегала Лаура, которая из-за кошмаров Марианны тоже плохо спала:
— Вам плохо, госпожа? Вам опять приснился этот страшный сон?
— Да, Лаура. Я сейчас постараюсь снова уснуть, — отвечала Марианна.
Но ей редко удавалось заснуть, и она проводила ночь в кресле, беспрестанно повторяя:
— Аркадиус! Ну где же вы, если бы вы знали, как мне вас не хватает!
А днем Марианна не расставалась с сыном. Она подолгу разговаривала с ним, играла, но делала это невесело, и Себастьяно все время спрашивал ее:
— Мама, ты, может быть, заболела? Или тебе неинтересно играть со мной?
— Нет, что ты, — говорила Марианна и садилась неподалеку от играющего малыша, не сводя с него глаз.
Ее состояние понимали и Лаура, и Гракх, и донна Лавиния, узнавшая от них обо всем, и поэтому не тревожили молодую женщину. А она, в те моменты, когда не занималась с Себастьяно, бродила по саду и то прощалась с виллой, то клялась не покидать дом.
Аркадиус прибыл вовремя, но, вопреки ожиданиям Марианны, вместе с Аделаидой. И Марианне пришлось сдержать свое желание броситься к Жоливалю и закричать: «Как мне быть?»
— Мы так давно не были у вас, — сказала Аделаида. — Себастьяно, наверное, уже совсем большой.
— Да, — рассеянно кивнула Марианна.
Черные глаза Жоливаля понимающе посмотрели на нее.
Они оба не могли дождаться вечера, чтобы как следует поговорить вдвоем, и поэтому обед и для Аркадиуса, и для Марианны тянулся нескончаемо. Аделаида рассказывала парижские новости, передавала приветы, но Марианна почти не реагировала на ее рассказ.
Наконец все поднялись из-за стола, и донна Лавиния увела Аделаиду на прогулку, а Себастьяно с синьором Тиррено ушли заниматься. Жоливаль и Марианна остались вдвоем.
— Ваше письмо, Марианна, встревожило меня, — сказал Аркадиус. — И я не спрашиваю, почему князь не встретил нас, — видимо, как раз его отсутствие и послужило причиной для вашего письма. Я прав?
— Да, Аркадиус, вы правы, — вздохнула Марианна. — Судьба разрушила мир нашего дома.
И она рассказала Жоливалю и о темнокожем визитере, и о медальоне, и о страшном рассказе Никколо Эльфиоре.
— Я очень ждала вас, Аркадиус, — закончила Марианна. — Я ждала вас, чтобы вы дали мне совет. Мое сердце расколото на две части — одна не может расстаться с Себастьяно, а другая рвется в Африку, вслед за «Черным ястребом», чтобы спасти Коррадо.
Жоливаль, все это время молча и внимательно слушавший молодую женщину, произнес:
— Я думаю, что всю эту историю спровоцировало появление медальона. Жаль, что вы не можете показать мне его. Как вы знаете, я немного занимался жизнью африканских народов и, может быть, смог бы что-нибудь сказать по этому поводу.
— Я могу вам показать узор, который был внутри этого медальона, — сказала Марианна, подавая Аркадиусу клочок бумаги с изображением узора. — Это дал мне Никколо Эльфиоре, и я очень благодарна ему.
Жоливаль взглянул на клочок и изменился в лице Некоторое время он сидел молча, завороженно глядя на узор.
— Что с вами, Аркадиус, отчего вы молчите? Это что-то очень опасное? — не выдержала Марианна.
— Да. Жизнь князя висит на волоске, и этот волосок оборвется в Африке. Скорее всего, оборвется, глухо произнес Аркадиус. — Даже если бы не было этих двоих, что охотятся за ним, он все равно был бы в большой опасности.
— Значит, плыть за ним не имеет смысла и он уже почти мертв? — сказала Марианна погасшим голосом.
— Погодите-погодите… — Жоливаль еще раз всмотрелся в узор. — Вот эта полоска имеет раздвоенный конец — знак избранности, я его сразу не заметил. По счастью, я немного ошибся в своем мрачном предсказании. Тем не менее человек, имеющий медальон с таким узором, ходит по лезвию бритвы. Если полоска не раздвоена — у него один шанс из ста сохранить свою жизнь. Если раздвоена — шансов двадцать.
— А что это за узор? — спросила бледная Марианна. — Он волновал меня куда меньше, чем двое убийц.
— Это знак злого духа Алгэла, — сказал Жоливаль. — Мистическое верование некоторых африканских племен К этому можно не относиться серьезно, однако люди, общавшиеся с этим духом, после этого проживают очень мало. Часто они сами себя приносят в жертву ему.
— Но Коррадо не способен убить себя ради какого-то непонятного духа! И потом, я никогда не слышала от него это слово. Вы сказали — «Алгэл»?