— Я, кажется, понимаю. Если ваш друг так же вхож в посольства, как и в игорные дома, он действительно должен быть кладезем сведений.
Жоливаль пожал плечами, пощелкал по лацканам своего элегантного жемчужно-серого сюртука, взял трость, шляпу и, нагнувшись, быстро поцеловал волосы Марианны.
— Самое ужасное в вас, женщинах, — проворчал он, — это то, что вы никогда не цените усилий, которые делают ради вас. Теперь спокойно оставайтесь и ждите моего возвращения и особенно никого не принимайте. Я скоро вернусь.
Он и в самом деле отсутствовал недолго, но твердая уверенность, с которой он уходил, уступила место некой напряженности, проявлявшейся в глубоких складках между бровями и непрерывных понюшках табака.
Его таинственный, так хорошо осведомленный друг подтвердил бурный характер последней встречи леди Стенхоп с английским послом, так же как и предстоящее заключение соглашения между Кэннингом и султаном, но он не знает всех намерений британца относительно княгини Сант'Анна и особенно, связаны ли меры по ее изгнанию с этим соглашением.
— Нет никаких причин, чтобы это не было так, — воскликнула Марианна. — Вы прекрасно понимаете, друг мой, что если Кэннинг собирается выслать женщину такого ранга, как леди Стенхоп, родную племянницу лорда Чатама, он, безусловно, не будет деликатничать с явным врагом.
— Прежде всего он никогда не говорил, что «вышлет» леди Эстер. Просто он уведомил ее, — по словам графа Каразина, — что для нее будет благоразумней покинуть этот город, чем упорствовать в поддержании дружеских отношений с «этими проклятыми французами». Ничего больше! И я охотно поверю, что он сказал именно так, ибо Кэннинг слишком учтивый человек, чтобы употреблять выражения вроде «выслать» или «убрать», когда дело идет о даме.
— Это просто доказывает, что в его глазах я не являюсь «дамой»! Вспомните, Жоливаль, что он назвал меня «захудалой княгиней».
— Я понимаю, что для дочери маркиза такой эпитет оскорбителен, но повторяю: не стоит драматизировать.
Мне кажется, что наша знакомая сама предпочитает удалиться, ибо ей не хочется ждать результата некоего письма, написанного ею в порыве гнева лорду Уэлсли после стычки с Кэннингом, в котором посол выставлен в довольно смешном виде. Сейчас прочтете.
Словно из воздуха, Жоливаль с ловкостью фокусника извлек листок бумаги и протянул Марианне, которая, не скрывая удивления, машинально взяла его.
— Откуда у вас это письмо?
— По-прежнему граф Каразин! Это действительно очень ловкий человек. Но естественно, это только копия, которую, кстати, не составило труда получить, ибо леди Стенхоп была так разъярена, что не могла отказать себе в удовольствии прочитать нескольким друзьям свою мстительную эпистолу. Каразин был при этом и, поскольку у него феноменальная память… Должен сказать, что это довольно приличный образчик изящной словесности.
Марианна начала пробегать письмо и не могла удержать улыбку.
«Мистер Кэннинг, — писала Эстер, — молод и неопытен, полон рвения, но полон и предрассудков…»— следовало остроумное описание их распри, затем благородная любительница писем заключала:
«Перед тем как закончить, я умоляю вашу милость не встречать мистера Кэннинга коротким сухим поклоном и не позволять красивым дамам насмехаться над ним. Лучшим вознаграждением за все оказанные им услуги было бы назначение его нашим главнокомандующим и чрезвычайным послом у народов, которым нужно изжить пороки и привить патриотизм: последнее состоит в том, чтобы дергаться в больших, чем безумный дервиш, конвульсиях при одном упоминании имени Бонапарта…»
На этот раз Марианна от души рассмеялась.
— Вам не следовало показывать мне это письмо, Аркадиус. Оно до того утешило меня, что я готова отвезти леди Эстер в Александрию. Если Кэннинг когда-нибудь узнает содержание этого письма…
— Да он уже знает, и можете поверить, что сейчас его мучит бессонница. У него должно постоянно стоять перед глазами ужасное видение: среди всеобщего веселья по министерству иностранных дел циркулирует красный портфель с письмом…
— Дурные ночи посла не улучшают мое положение, Жоливаль, даже наоборот, — вновь посерьезнев, сказала Марианна. — Если он посчитает меня ответственной за дурачества Эстер, он еще больше озлобится. Вопрос остается открытым: что я должна делать?
— В данный момент ничего, уверяю вас. Подождите решения вашего супруга, так как, честно говоря, я не знаю, какой ответ вам дать.
Ответ пришел вечером в лице князя Коррадо, который появился перед заходом солнца, в то время как Марианна об руку с Жоливалем совершала неторопливую прогулку в саду, где опавшие листья укрывали вымощенные синей мозаикой аллеи и шелестели под подолом платья молодой женщины.
Со своей обычной холодной учтивостью он склонился перед Марианной, прежде чем пожать руку Жоливалю.
— Я был дома, когда принесли ваше письмо, — обратился он к виконту, — и, не теряя ни минуты, откликнулся на ваш призыв. Что случилось?
В нескольких фразах Жоливаль рассказал главное из беседы Марианны с леди Стенхоп и о результатах своего стремительного расследования. Коррадо слушал внимательно, и Марианна быстро заметила, что он принимает дело всерьез, ибо к концу рассказа на лбу князя появились такие же озабоченные складки, как у Жоливаля.
— Может быть, леди Эстер слишком преувеличила, — заключил виконт, — а может быть, и нет! Мы не имеем возможности удостовериться в этом и не знаем, как поступить.
Князь задумался.
— Даже если налицо преувеличение, угроза остается, — проговорил он наконец. — Надо отнестись к ней со всей серьезностью, ибо у такого человека, как Кэннинг, не бывает дыма без огня. В том, что вам сказали, безусловно, большая доля правды… Что вы желаете делать, сударыня? — добавил он, обращаясь к молодой женщине.
— Я ничего особенного не желаю, князь. Просто избежать больших неприятностей. Это вы, мне кажется, должны решать за меня. Разве вы не… мой супруг?