— Домой, домой! — прервали его легионарии, и рев сотен глоток заглушил речь консула.
— Ликторы, ко мне! — закричал Цинна и приказал хватать непокорных и расправляться с ними.
Ликторы выхватили секиры, и один из них стегнул легионария прутом по голове. Тот ответил обидчику ударом кулака в зубы.
— Схватить бунтовщика! — распорядился Цинна. Но воины оттеснили консула, и в него полетели камни.
— Что вы делаете? — закричал Цинна.
Но толпа с ревом окружила его. Он видел яростные лица, дикие глаза, слышал проклятья и понял, что с ним безжалостно расправятся, если он не сумеет овладеть этими взбешенными людьми.
Пробовал говорить, но ему не давали, оскорбляя его. Тогда он бросился с мечом на мятежников. А потом побежал. За ним мчались разъяренные воины, скользя, падая в грязь, подымаясь. Впереди был шатер, дальше простиралось поле и вдали на холме — деревушка.
«Погиб», — подумал он и обернулся.
— Стойте! Я, консул, повелеваю вам…
Но толпа не слушала его. И он опять побежал. Полетели камни. Один задел ему плечо, другой попал в голову. Цинна пошатнулся. Набежали воины — сверкнули мечи, и он, почувствовав ноющую боль в теле, уронил обагренное кровью оружие. Упал. А озверевшие люди набросились на безжизненное тело и долго топтали его грубыми калигами.
Насытив свою ярость, они стали медленно расходиться, собираясь по нескольку человек, и шептались, сговариваясь о грабеже лагеря.
Карбон, узнав об убийстве Цинны, отозвал легионы из Либурнии.
Мульвий был очевидцем дикого убийства Цинны, но помешать не мог, и если бы вступился, разъяренные легионарии разорвали бы его в клочья.
Не желая больше оставаться в восставшем войске, он в тот же день отправился в Рим.
Сидя у Геспера в атриуме и беседуя с ним и с Виллием, Мульвий покачивал головою:
— Трудно бороться нам с олигархами. Идет Сулла, муж жестокий, и если мы не уничтожим его — быть страшной резне.
— Это так, — отозвался Геспер, — на моих глазах погибли Гракхи и мой господин Фульвий Флакк, которые боролись за плебс; затем Фортуна отняла у нас Сатурнина, Главцию, Сафея; погибли тысячи людей… Боги одни знают, что будет дальше.
— Ты сомневаешься в победе плебса? — вскричал Виллий.
— Нет, когда-нибудь плебс победит, сплотившись, а разрозненные выступления обречены на неудачу…
— По-твоему, — не унимался Виллий, — лучше было бы нам прекратить борьбу и сдаться?
— Нет, бороться нужно, но не так: без подготовки у нас ничего не выйдет.
Мульвий молчал, задумавшись. Слова Геспера разбудили в нем воспоминания о Союзнической войне. Италики готовились долго. Мульвий видел склады оружия, свинцовые пули, отливаемые закопченными людьми, кузницы, где днем и ночью ковались мечи и наконечники копий, женщин, занятых пошивкой одежды, сапожников, тачавших калиги для воинов, и толпы юношей, обучавшихся тайком военному делу. Да, подготовка была нужна. А здесь?
Он вздохнул и собирался спросить Геспера, стоит ли бороться, когда надежды на победу мало, и обрадовался, услышав спокойные слова:
— С нами будут Телезин и Лампоний.
— Это храбрые мужи, и если они не одолеют жестокого патриция, кто же победит его?
Геспер сказал:
— Я почти старик, и то не откажусь от борьбы. Завтра мы с Виллием уезжаем к Телезину под личиной земледельцев. Дороги небезопасны, соглядатаи рыщут, и необходима осторожность.
«Куда же мне? — подумал Мульвий, и вдруг мысль о Сертории сверкнула неожиданно: — К нему, к нему! Цинна был прав, возвеличивая его… Кто из вождей может сравниться с ним? Карбон? Телезин? Лампоний? Все они отчаянно храбры, но ни один не обладает такой хитростью, упорством и изворотливостью, как Серторий!»
На другой день три человека, смешавшись с торговцами зеленью, выбрались из Рима, направляясь в разные стороны. Все они ехали на повозках, в которых лежали остатки непроданных бобов, лука и чеснока.
VIII
Высадившись в Брундизии, Сулла двинулся на Рим.
Много месяцев шел он с упорным боем, встречая на пути яростное сопротивление: против него действовало двухсоттысячное войско.
Предполагая вначале быстро овладеть городом, он увидел, что имя его внушает ненависть, но цель, к которой он стремился, была, по его мнению, священна, и он считал себя единственным мужем, способным восстановить попранную популярами власть сената и аристократии. Поэтому нужно было усыпить бдительность, привлечь союзников на свою сторону.
Области, через которые он проходил, были враждебны: племена не доверяли ему, поднявшему меч против республики, боясь, что права, добытые десятками тысяч жертв и потоками крови, будут урезаны.